Неформал

А Маришка в ответ только головой трясет, мол, да. А сама забрызгана кровью вонючей с головы до пят. Книжку закрыла да слезы утирает. Но цела.

А Иван наклонился ко мне и говорит:

— Ты бы, Александр Васильевич, следил бы за ней повнимательней, потому как не за мной они пришли и не за тобой. Оба мы крещеные и, я так понимаю, верующие. А она еще не нашла свой путь во тьме. Так что беречь ее надо, понял? Потому что и ты, и я, — если погибнем, то сразу — к Христу! А если она — то сразу в ад. Вот к таким вот тварям! Потому ты и остался тут, в этом мире, чтобы за ней приглядеть, пока она дорогу к Богу не нашла.

— Понял, — говорю, — чем и занимаюсь на сегодняшний день! И пока вроде бы успешно!

А потом он Маришку на ноги поставил и вперед подтолкнул.

— Ну что, — говорит, — горемыки? Пошли, что ли?

Ну мы через трупы эти обезображенные перебрались, я сильно старался не смотреть, потому что мерзко было, и дальше пошли, а там снова трупы. Ну я пока через них переступал, спросил у него, чем он их так здорово перестрелял:

А он в ответ и говорит, негромко, правда:

— Это, Александр Васильевич, легендарная штурмовая винтовка «Хеклер-унд-Кох». Из старых запасов осталась. Натовский патрон, скорострельность 700 выстрелов в минуту.

— А магазин большой? — спрашиваю.

— На сто патронов. Есть обычный, на тридцать, но только обычного хватает-то всего ничего. Пару раз на курок нажать. На такой случай, как у нас — мало. Да и сотни тут мало, тут бы пулемет системы Гатлинга надо, только кто же его, такую дуру, таскать с собой будет? Там ведь еще аккумуляторные батареи нужны, и к тому же с рук стрелять можно только в специальной амуниции. Так что лучше этой винтовки я пока не знаю. На фронте она хорошо себя показала.

Ну мы дальше пошли в таком же порядке: я первый, а Иван — замыкающий, а я его спрашивать продолжаю, говорю и остановиться не могу, может быть, от страха пережитого, а может, еще от чего:

— А где ты воевал? — спрашиваю.

— На юге.

— А ты знаешь, у меня дядя двоюродный тоже на юге воевал! Только он инвалидом оттуда вернулся! Может, знаешь его? Рудаков его фамилия. Анатолий Рудаков.

Слышу, Иван даже приостановился на мгновение и говорит.

— Знаю! Служили вместе в бригаде Хлыстова. Отчаянный парень был. Да ранило его неудачно во время одной операции. Жаль, храбрый был мужик. Ну да пусть земля ему будет пухом.

А во мне вдруг закипело все, я и говорю:

— Этот храбрый мужик всю мою семью бюрерам сдал! Еще и награду за это получил! И меня, если хочешь знать, из-за него в интернат упекли, и отец меня всю жизнь разыскивал и разыскать не мог! Убить его надо было по-хорошему, а не медали давать!

А Иван остановился на мгновение, а потом снова дальше двинулся.

— Вот оно что… — говорит, — не знал… Но ты, Александр Васильевич, не серчай. Ты живой, а он мертвый. И перед Богом стоит, за предательство свое отвечает. И если взял свои тридцать серебренников, то воздастся ему за них сполна. Значит, кому сейчас легче? Тебе. Значит, ты к нему великодушным должен быть. Он же тоже, может, верил, что правильный поступок совершает, Евросоюз от террористов спасает. Да и я его знал, как смелого солдата. Скорее всего, верил он в то, что делал. Мы с ним буквально за пару дней до конца света встречались, выпивали вместе. И потом, ведь и я, Санек, не ангелом был! Пять лет в сапогах, на фронте, а потом здесь, в Москве конвоиром работал, рабов-христиан охранял, смотрел, чтобы работали, как следует, иногда и тумака мог дать. Так что не суди, Александр Васильевич, и не судим будешь.

И тут мой черед настал остановиться. Это значит, когда я за пистолетом к Кутузову приходил, с Иваном всего на несколько минут разминулся! Это же он, наверное, денег Кутузову на протезы обещал! Вот уж натурально, — неисповедимы пути Господни! А Кутузов-то тогда мне пистолет все-таки отдал, чтобы я убился… Или чтобы меня бюреры взяли с этим пистолем. В общем, чтобы не приходил к нему больше, да о сестре двоюродной, мой маме, не напоминал… Тут я решил, что разговоров с меня достаточно, ровно как и воспоминаний всяких. Дальше мы молча шли.

А тоннель все вперед шел и временами наверх поднимался. Так что мы вроде бы на верном пути находились. И нор поменьше стало. Но ушки на макушке мы все равно держали, потому что не верилось, что нас эти зубастые твари в покое оставят…

Так оно и случилось, ушли мы к этому времени от места боя, наверное, метров семьсот, а то и километр: в темноте да под землей трудно расстояние определить, ну и, видать, все-таки расслабились немного. Не знаю, как Иван, а я точно бдительность потерял. В московских-то катакомбах хоть какое-то разнообразие было: то туда, то сюда сворачиваешь, то от бюреров бегаешь, то там шумит, то тут гудит, то там в канализацию вляпался, то еще что-нибудь произошло! А тут идешь, идешь, и смотреть не на что. Ну внимание и притупилось.