Неформат

— А нельзя ли его вообще не… отпустить дня через четыре? — вдруг спросил Умница. — Ибо сказано же вам «не убий»… — он пристыженно замолчал, словно сам усомнился в сказанном.

— Как сочтете нужным, рабби Зельцер, — я с недовольным видом откинулся в кресле, покачал ногой, потом достал наручники и швырнул их на столик, рядом с субботними шандалами. — Просто не хотелось торчать здесь лишние два дня.

И тут Плоткин сломался. И плачущим голосом сказал:

— Рабби Зельцер… это будет точно такое же убийство, просто другими руками… если я сегодня вечером не передам деньги по назначению, меня все равно убьют. И Борю, если он окажется рядом — тоже. Но сначала они будут нас пытать и узнают кто забрал их деньги. А потом найдут и вас. И тоже убьют. И детей моих убьют, и жену мою убьют, и наложницу…

— Это кто же здесь наложница?! — завопила Дина.

— Варвару я имел в виду, — злобно пояснил Эфраим. — Лучше убейте меня сразу. Только и вам не жить, — трагически добавил он.

— Надо помочь этому еврею выпутаться из беды, — наконец изрек Умница слова достойные раввина и духовного лидера. После чего требовательно посмотрел на меня.

Я пожал плечами:

— Можно и помочь… — Я вдруг вспомнил про «зайчикофф». И сымпровизировал: — Только кто тогда, рабби Зельцер, поможет бедным агунот? Сколько будет самоубийств среди этих несчастных еврейских женщин, отчаявшихся создать еврейскую семью с любимым человеком? Сколько еврейских детей не родится? Сколько будет сделано абортов? Сколько евреев должно будет вести презренную жизнь мамзера? Сколько их всех будет? Десятки? Сотни? Допустимо ли спасти несколько жизней, чтобы загубить многие?! Имеем ли мы право лишить надежды этих брошенных женщин и отдать деньги Эфраиму? Те самые деньги, которые так нужны для эффективного розыска их беглых мужей!

Наступила тяжелая пауза. Умница смотрел на меня так, словно увидел впервые. Пальцы его слегка шевелились. Не исключено, что он мысленно набирал телефон амбуланса. И продолжал всматриваться в меня с каким-то отчаянным ожиданием. Черта-с-два, не дождется, что подмигну. И я, невозмутимо приподняв бровь, продолжил:

— Рабби Зельцер! Я вижу, что вам тяжело принять мои светские доводы. Но ведь в основе их лежит сострадание к моему народу. Так?

Плоткин тяжело задышал, отвернувшись.

— Мне тоже его жаль, — сказал я, указав стволом на Эфраима. — Но надо уметь выбирать. Кто за агунот?

Мы с Диной подняли руки. Она обе, а я левую, правая при этом, случайно конечно, дернулась в сторону Умницы. Он тут же наклонился завязать шнурок.

— Кто за Плоткина?

Плоткин, не поднимая головы, поднял руку.

Умница завязывал второй шнурок.

— Итак, — деловито сказал я, — двумя голосами «за», одним воздержавшимся и одним недействительным… Короче, всё всем и так ясно. Не всегда все надо формулировать.

Умница вдруг вскочил. Но не пошел к двери, где я уже готовился его перехватить, а заходил по комнате. Лицо его приняло не вполне осмысленное, но хотя бы загруженное мыслью выражение. Мне очень нравилось наблюдать нашего рава в роли испуганной жадной обезьяны, запустившей руку в банку с орехами и уже намертво сжавшей кулак.

— Не бывает безвыходных ситуаций! — произнес он то, что давно должен был. — У нас есть огромные деньги и полицейский с большим опытом. — Под ждущим огненным взглядом Дины, Умница распалился и развил мысль, — С Божьей помощью, мы найдем способ и помочь нашим агунот, и спасти Эфраима, его чад и домочадцев от лютой смерти. Правда, Боря?

Я пожал плечами:

— Я человек конкретный. Мне нужна четкая и достоверная информация. Чьи деньги. Кто претендует. Кто угрожает. Мотивы. Адреса. Явки. Пароли. Если Эфраим будет откровенен, то спасем. С Божьей помощью, понятное дело. А будет темнить и недоговаривать, то… сам виноват.

И тогда Плоткин начал давать чистосердечные показания. Когда выяснилось, что деньги уведены у Наума, я изобразил радостное оживление:

— Так это же деньги моего тестя! А он, между прочим, хочет меня убить, — я посмотрел на Умницу, ища подтверждения. Он не возражал. — Тогда я, на правах родственника, претендую на свою долю. Это уникальный случай, когда мои принципы позволяют мне украсть. Причем сразу и много. И я не намерен его упустить!

Никто не возражал. И Эфраим продолжил дозволенные речи.

— Все ясно, — подвел я итог Эфраимовому повествованию. — Ты, действительно, должен отдать деньги этому Ливанцу в присутствии Ронена. Раз твои дети и же… и налож… и их мать в руках Ронена — у нас нет выбора. Но! — я строгим взглядом стер с лица Умницы грустную улыбку облегчения. — Но деньги должны оказаться у нас.

Умница снова улыбнулся. На этот раз той самой сочувственной улыбкой, которой он обычно сопровождал «умные» разговоры со мной.

24. «На полочке стоял чемоданчик…»