Неформат

Роскошный зеленоватый кабинет выглядел изнутри гораздо уютнее, чем на телеэкране. Сплошные драпировки, тяжелые бархатные складки и струящаяся зелень — живая растительная и неживая драпировочная. Не хватало только заплесневелой шкуры О'Лая. Непростой кабинетик. Возникало ощущение, что находишься под королевской юбкой — интим, таинство и допуск, да еще чувство отгороженности и защищенности. Хозяин ресторана, наверное, Саньке очень многим обязан. Иначе он ни за какие деньги не позволил бы нам вытворять то, что происходило только что в этом отдельном кабинете.

Сразу появились официанты в темно-зеленых фраках, быстро и споро навели порядок и принялись накрывать на стол. Я попросил их принести видик, пошел в «кинобудку» и забрал кассету.

Когда я вернулся, на столе уже стояли бутылки любимых Санькиных напитков. Я зачем-то залепил жвачкой объектив скрытой в драпировке видеокамеры и поднял ближайшую рюмку:

— Предлагаю выпить за важнейшее из искусств, коим для нас в данный момент является кино. А именно вот это, — я помахал черной коробочкой. — Сейчас мы его и посмотрим. А Фима нам все переведет.

Хотя я только что наблюдал эту запись из соседней комнатки, из-за полного незнания арабского не все догнал. И оба моих собутыльника активно жаждали зрелищ. Я, впрочем, хотел не только зрелищ, но и хлеба, который намазал черной икрой и уставился на экран. Умница зажал нос и начал имитировать гнусавый «голос за кадром», так знакомый всем нам по просмотру пиратских видеокассет времен Перестройки. Эфраим одобрительно хихикнул.

Первыми в кадре появились Ронен и Плоткин со своими телохранителями. Ронен выглядел, как типичный преуспевающий израильтянин нашего с Санькой примерно возраста. Из тех, кто носит ботинки из крокодиловой кожи, любит всякие гаджеты престижных фирм, но с удовольствием ест шварму в забегаловках, а потом подсчитывает сколько дополнительных минут он должен провести на беговой дорожке.

Охранника Михаэля Ронен привез с собой — коротко стриженый высокий блондин в черных очках, с нагловатой «спецназовской» мордой. Парень считал, что Ронен выбрал его за знание языка и русской жизни. Последнее обстоятельство Михаэля слегка напрягало — его вывезли лет пятнадцать назад, и весь опыт ограничивался начальной школой, да рассказами родителей. А разочаровывать шефа ему не хотелось. Все это мне рассказал игравший роль Плоткинского телохранителя Санька, с которым у Михаэля сразу возникла приязнь. Санька тут же наплел парню о мафиозных стрелках, продажности московских ментов и адреналинной настоящей жизни настоящих же пацанов. После чего у Михаэля должно было сложиться впечатление, что прогуляться вечером по Москве — ничем не хуже, чем прокатиться в джипе по Газе.

Санька по такому случаю тоже нацепил черные очки. А Плоткин привел в порядок свою разбойничью бороду и теперь отличался от Кабанова только отсутствием яхты. Зато к его запястью был пристегнут большой металлический кейс — жемчужина реквизита того самого Плоткинского актерского агентства.

Охранники проверили помещение и ушли караулить за дверь. Плоткин сидел с каменным лицом. Ронен посмотрел на часы.

РОНЕН: Ливанец опаздывает. Как думаешь, почему он выбрал это место? Довольно непрезентабельно.

ЭФРАИМ (пытаясь улыбнуться): Наверное, именно поэтому. Зачем ему появляться с израильтянами там, где его могут знать?

РОНЕН: Эфраим, ты в порядке? Ты что, боишься?

ЭФРАИМ: Да, боюсь. Слишком большие деньги. Большие деньги — большой риск, так тут в Москве говорят.

Ронен одарил его обаятельной улыбкой супермена, которая вдруг сползла.

— Ух ты, это я появился! Видите! — заорал у меня над ухом Умница. — Нажми «стоп», я хочу рассмотреть!

Я остановил кадр, но план съемки был недостаточно крупным, чтобы наслаждаться мимикой потрясенного Ронена. Умница разочарованно махнул рукой, чтобы продолжили показ. И тут же появился в кадре во всей своей красе. Он залихватски метнут куда-то в угол «свой верный кнейч», снял накладные пейсы и поздоровался с партнерами по переговорам на иврите, но с жутким арабским акцентом. Ронен неуверенно улыбнулся и галантно поприветствовал Умницу на арабском. Умница изобразил удивленное восхищение таким высоким уровнем знания неродного языка.

— Тут я зассал, — вдруг признался нам Умница. — У Ронена оказался слишком хороший арабский.

Я снова остановил кино.

— Я же тебя предупреждал, — напомнил Эфраим, — что армейская специальность Ронена — «слухач».