Нефритовая Гуаньинь

Восточный ветер до утра
Остатки снега сбрасывал с ветвей.
В покоях высочайших шум
Собравшихся на пиршество гостей.
Ночь оглашают звуки флейт,
Вот прибыл августейший паланкин.
Сияют яркие огни,
Гремит разгул подвыпивших мужчин.
А там, где женщины одни, —
От развлечений отдохнуть пора,
Себя в порядок привести,
Задвинув занавесь из серебра.
И вновь, играя яшмой бус,
В стыдливой неге опуская взор,
О том, что их в грядущем ждет,
Ведут они негромкий разговор.

Эти стихи, известные под названием «Нефритовая дева», написаны господином Ху Хао-жанем. В правление императора Дао-цзюня — в годы «Сюаньхэ» — Праздник фонарей справляли с особенной пышностью. Каждый год, в четырнадцатый день первого месяца император выезжал на озеро Нинсянь в Храм пяти священных гор. Обычно его выезд был убран двумястами парами праздничных фонариков красного шелка. В канун праздника к этому убранству добавлялись еще сверкающие глазурью опахала на яшмовых рукоятях. Каждый глашатай держал в руках фонарь, обтянутый красным прозрачным шелком, украшенный яшмой и жемчугом. К вечеру, на возвратном пути во дворец, поезд приближался к черепашьим горам{192}. Перед императорской колесницей шли конюшие и пели «Суй-ганьмэй». Императорский поезд делал круг, чтобы полюбоваться на черепашьи горы, и это называлось «Кружение голубя» и еще — «Танец цветов». Как раз в это время чиновникам и вельможам, сопровождавшим государя, раздавались подарки. Когда государь поднимался на башню «Восхваление добродетелей»{193}, все гуляющие устремлялись к подножью помоста. На пятнадцатый день император осчастливливал своим посещением дворец Шанцин{194} и к вечеру возвращался обратно. На другой день после Нового года, по окончании утренней трапезы, к воротам дворца подносили паланкин с поднятыми занавесями. В паланкине сидел император, и всему народу загодя объявляли: кто раньше всех достигнет ворот, тот узрит божественный лик. Император сидел один, в маленькой шапочке и красном халате; рядом стояли приближенные и слуги с золотыми опахалами в руках. Миг — и занавесь опускалась; начинала играть музыка, начиналось всеобщее гулянье. Фонари, с виду похожие на цветы, драгоценные свечи, сияние луны заливали ярким светом все вокруг.

Когда же наступала третья стража{195}, на башне приспускали красный шелковый фонарик. Этот знак был хорошо известен всем жителям столицы: он извещал, что император возвратился во дворец. По этому поводу государь повелел написать стихи на мотив «Дворец Цзячжун в горах Сяочжуншань». Вот они:

И шелка, и атласы шуршащие дам облекли,
Невесомые ножки плывут над землей,
Не касаясь земли.
Паланкин, как гора, над толпою гулящей навис.
Буен ветер весны —
Звезды сонмами падают вниз.
Безмятежному часу хвала в каждом доме слышна,
И на это гулянье, на песни, цветы —
Смотрит с неба луна.
Просигналил фонарь, и огни засверкали со стен.
Нежно флейты поют —
Так пируют на Ин или Пэн{196}

.

А сейчас мы расскажем об одном чиновнике. Праздником фонарей он всегда любовался в Восточной столице и думать не думал, что настанет срок, когда ему придется встречать этот праздник на чужбине, в Яньшани. Как же праздновали в Яньшани? А вот как:

Новогодняя ночь
И на севере тоже люба{197}

.Только музыки громкой не слышно —
Свирельки над ухом зудят.
В каждом доме огни,
Да не встретишь там крохотных ножек!{198}
Всюду праздник шумит,
Да цветами никто не украшен.
Лишь чеснок в волосах у чжурчжэньских парней,
Лук зеленый венчает девиц;
А мужчины из ханьцев{199} играют на лютнях,
В барабанчики женщины бьют…