Нефритовые четки

Лишь теперь я взглянул на человека, который поднялся из кресла нам навстречу.

Доктор Лебрен оказался субъектом довольно неприятной наружности: худющий, в чёрной академической шапочке, с висячими усами, крючковатым носом и проваленным ртом.

– Ни в коем случае, – проскрипел он. – Шампанское! Ещё не хватало. Никаких раздражителей для желудка. Питательный раствор, который я ввожу вам внутривенно, идеально стимулирует мочевыделение, но блокирует движения кишечника, которые в вашем положении были бы вредоносны. Газ, содержащийся в шампанском, может вызвать метеоризм и вспучивание живота.

Не замечая, что Эжени мучительно покраснела, учёный сухарь проворчал:

– И, кстати говоря, новый век начнётся не сегодня, а только через год, вот тогда и выпьете шампанского. Если будете меня слушаться.

Он тоже говорил по-английски – очень правильно, но безжизненно, как докладчики-иностранцы на научных конференциях.

И всё же этот человек ради пациентки не испугался бомбы! До чего обманчивой бывает внешность, подумал я. Подошёл к самоотверженному последователю Гиппократа, представился и крепко сжал ему руку, шепнув:

– Я всё знаю и восхищаюсь вами.

– Вы сказали доктор? – спросил он, пожевав тонкими губами. – Так мы коллеги?

– Я всего лишь скромный практикующий врач, да и то не слишком усердный, – ответил я. – И всё же буду признателен, если вы ознакомите меня с вашим диагнозом.

Я отвёл профессора в сторонку, чтобы пациентка не услышала лишнего. Она, впрочем, была занята – Холмс о чём-то вполголоса её расспрашивал, присев на корточки.

– Не двигайте мышцами шеи! – недовольно прикрикнул Лебрен. – Да и голосовые связки без нужды напрягать ни к чему!

– Хорошо, доктор. Я буду делать всё, как вы велите. Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул, чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.

С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркой и как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честно говоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какие воспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.

– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение на трещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемление Medulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности на l'estrapade[32] – так я назвал эту растяжку моей собственной конструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановление двигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Он многозначительно покачал головой.

– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я, очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырёх конечностей.

– Вот именно.

Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой учёной беседе – он всё шептался о чём-то с мисс дез Эссар.

– Позвольте-ка, сэр. – Лебрен отстранил меня и подошёл к девушке. – Время делать массаж.

Он опустился на колени и принялся разминать больной ступни, но мне сразу стало ясно, что светило нейрохирургии давно уже сам не производил эту процедуру, обычно поручаемую сиделкам, и поутратил навык.

– Думаю, у меня это получится лучше, коллега, – со всей возможной почтительностью сказал я. – Разрешите, мне это привычней.

– Пожалуй. – Мэтр с важностью поднялся. – Тем более что я должен отлучиться, мне пора протелефонировать в клинику.

Он вышел, и я взялся за массаж со всей возможной деликатностью и осторожностью.

– Вы тоже врач? – Мисс Эжени приветливо мне улыбнулась. – Какие ласковые у вас пальцы. Ой, щекотно!

– И очень хорошо, что щекотно. Чувствительность не утрачена, это весьма обнадёживающий симптом.

Я перешёл к запястьям, и теперь она смотрела на меня, чуть запрокинув голову.

– Доктор, у меня к вам огромная просьба, – тихонько прошептала девушка. – Вон там, на самой верхней полке, за 45-м томом энциклопедии, стоит шкатулка. Не могли бы вы её достать? Только тсссс!

Я поднял с пола роковую лестницу, виновницу несчастья, расставил и, проверив прочность, вскарабкался под самый потолок.

– Куда это вы, Уотсон? – обернулся Холмс, рассматривавший вентиляционное отверстие в стене.

– Хочу прочесть про тетраплегию в энциклопедии.

Он утратил ко мне интерес.

Все тома были покрыты слоем пыли. Кроме одного-единственного, 45-го, который, очевидно, частенько снимали с места. За фолиантом я обнаружил изящную лаковую коробку и, зажав её подбородком, спустился вниз.

– Откройте, только незаметно, – попросила Эжени.

Мне было любопытно, что у ней там такое.

Оказалось – ничего особенного. Флакончики, тюбики, кисточки – одним словом полный набор дамских косметических аксессуаров.

– Папа не позволяет краситься. Я тайком, – сообщила мадемуазель. – И в тот раз я тоже лазила не за книгой… Достаньте зеркало. Хочу посмотреть, как я выгляжу.

На её лице появилось сосредоточенное выражение, с каким женщины всегда смотрятся в зеркало, – одновременно недовольное и полное надежды.