Нефритовые четки

– А вы заика, да? Какая жалость! Такой импозантный мужчина! Это у вас с рождения? У нас один парень, Сэмми как его дальше, забыла, тоже стал заикой, когда его мустанг копытом ударил. И девчонка одна в пансионе. Ну это уж я виновата. Ночью завернулась в простыню, в кувшин медный завыла: у-у-у! Сюзи Шортфилд, жуткая дура, так перепугалась, что потом только бее-бее, а сказать ничего не может. Умора! Её старик хотел на моего папу в суд подавать. Мистер Фэндорин, вы в тюрьме когда-нибудь сидели?

Кто такая Эшлин Каллиган по нашим, русским понятиям, размышлял Фандорин, вежливо кивая. Дочь купца-скоробогатея, какого-нибудь сибирского мужика, наторговавшего на пушнине или китайском чае миллион. Чему-то где-то поучилась – немножко на фортепьянах, немножко по-французски, но дома все равно царят дикость и первобытные нравы. Из таких вот нуворишеских дочек получаются первоклассные авантюристки и разбивательницы сердец. Потому что психологических табу у них нет, деликатных манер тем паче, лишь острый инстинкт да жадность до новых впечатлений. Приедет этакая вот жемчужина завоёвывать Москву или Питер с мешком папашиных денег, и если хороша собой, то учинит вокруг себя вавилонское столпотворение.

В какие-нибудь полчаса мисс Эшлин успела поведать спутнику всю свою двадцатилетнюю жизнь: про лошадей и коров; про самое яркое воспоминание детства – набег индейцев-шошонов; про ужасный год в вашингтонском пансионе; снова про лошадей; снова про коров.

Можно было бы отнестись к этой стрекотунье как к милому ребёнку, если б не кое-какие особенности её поведения.

Хоть механический веер и обдувал внутренность кареты приятным ветерком, барышня объявила, что умирает от духоты, расстегнула пуговки, и в разрезе платья, подпёртые лифом, закачались два совсем недетских полушария. Ещё четверть часа спустя у Эшлин затекли ноги. Она сняла ботинки и пристроила ступни на диван, рядом с Эрастом Петровичем.

Вывод получался следующий. Юная кошечка уже почувствовала свою женскую силу и с энтузиазмом испытывает её на всяком мало-мальски привлекательном мужчине – оттачивает зубки и коготки. Принимать это кокетство всерьёз ни в коем случае нельзя.

Маса, примостившийся на передок к кучеру, раза два высовывал свой приплюснутый нос из-за бархатной портьеры за спиной мисс Эшлин. Закатывал глаза к небу, многозначительно мигал в сторону алькова, но Эраст Петрович в ответ лишь грозно хмурил брови.

Что греха таить, бесхитростные манёвры вайомингской красавицы не оставили путешественника равнодушным. Заглядывать в недра расстёгнутого платья он, конечно, себе не позволял, но однажды, сделав вид, будто достаёт из кармана часы, скосил глаза вниз, на ножки мисс Каллиган. Оказалось, что щиколотки чрезвычайно стройные, а чулки чёрные, в сеточку, опять-таки исключительно недетского фасона.

– Смотрите-ка, г-горы! – воскликнул Фандорин и стал смотреть в окно. – Как к-красиво!

Пейзаж, действительно, был фантастически хорош. Небо чуть не поминутно меняло цвет, будто экспериментировало с окраской. Ну ладно ещё бирюзовая. Но топазовая! Но изумрудная! Вдали виднелись такие же разноцветные скалы, самой причудливой формы. В правом окне горизонт топорщился зелёными горами, а в левом был закруглён, и степь казалась златотканым платком, наброшенным на темя Земли.

– Да, травы в этом году исключительные, – согласилась Эшлин. – У нас лонгхорны-однолетки за сезон набрали стоуна по полтора, честное слово. А в горных долинах травы вымахали вообще вот посюда.

Она приложила руку к бюсту, что давало собеседнику законное основание обратить взор к этому во всех смыслах выдающемуся предмету, но Эраст Петрович проявил силу воли и не поддался.

Наоборот, услышав слово «долина», решил, что хватит глупостей. Пора завести разговор о деле.

– К-кстати о долинах. Я, собственно, держу путь в одну из них. Она называется Дрим-вэлли.

Он ждал, что мисс Каллиган спросит его о цели поездки, и, чтобы упредить вопрос, пояснил:

– Там живут переселенцы из России, мои соотечественники…

– А я думала, вы англичанин, – по-западному, нараспев протянула Эшлин. – Больно чудно по-английски говорите. Будто картонку ножницами режете. У вас в Дрим-вэлли родственники, да?

И, по своему обыкновению не, дождавшись ответа, с гордостью сообщила:

– Между прочим, долина принадлежит мне.

– Вы хотите сказать, вашему отцу?

– Нет, мне. Папа сказал, что это моё приданое. Ты, говорит, моя dream-girl, поэтому получаешь Dream Valley. – Барышня скривила сочные губки. – Мог бы расщедриться на что-нибудь посущественней. Ранчо, скот, ценные бумаги – это всё достанется братьям. Я понимаю: отдал дочери – оторвал от семейного бизнеса. Но что прикажете делать с этой горной дырой?

– П-продать. Если, конечно, найдётся покупатель, – осторожно сказал Фандорин.

Девушка неожиданно прыснула.

– А хитрюга из вас паршивый. Сами едете на карете мистера Стара, да ещё в Дрим-вэлли, а прикидываетесь. Будто не знаете, что полковник хочет купить долину для ваших родичей за десять тысяч олешков.

– Каких ещё «олешков»? – удивился Эраст Петрович непонятному слову «bucks»[15].