Ровена открыла было рот, чтобы выразить согласие, но тут Бартелми пересек комнату и предупреждающе сдавил ей плечо. Джулиан, поначалу отказавшийся от шерри («Я за рулем»), потом все же взял рюмку: хозяин дома подсказал, что обратно их может довезти охранник. Последнему пришлось мужественно согласиться на фруктовый сок. Эрик в поиске новых ощущений перешел от шерри к виски. По всей видимости, алкогольные напитки в его мире были в таком же дефиците, как и продукты питания, хотя, к счастью, способности его вполне соответствовали нужному уровню.
К двум часам дня, когда фон Гумбольдт по-прежнему не появился, Бартелми позвал всех к столу. Эпштейн попробовал дозвониться до австрийца по мобильному телефону — безрезультатно — и без особого удовольствия принял приглашение. Собравшиеся перешли в столовую; охранник ел, поставив сейф на колени. День выдался влажный и жаркий, низко нависли тучи, и казалось, что воздух стиснут между землей и небом, — так что старый дом явился для всех желанным прохладным пристанищем. Восхитительная еда и охлажденное вино немало способствовали тому, что разношерстная компания немного расслабилась: охранник, умиротворенный если не вином, то общей атмосферой, принялся отпускать смелые замечания в отношении прежних клиентов, Эпштейн был почти готов признать неприязнь к графу и возобновить прежнюю дружбу с Ровеной, а Эрик обрел нового друга в лице Бирнбаума. Бартелми собрал обеденный набор для охранника, что сидел снаружи, и даже задержался поболтать с ним, вежливо согласившись взглянуть на фотографии сердечного друга, облаченного в кожу и с тремя гончими. Лишь когда воцарилось молчание, собравшиеся ощутили напряжение — уже не в отношениях друг с другом, а как бы извне: оно выползало из леса, карабкалось по стенам дома. Во внезапной тишине Гувер прошлепал к окну и, водрузив на раму передние лапы, настороженно выглянул.
— Что случилось, мальчик? — спросил у него Бартелми.
Пес повернулся к хозяину со столь разумным выражением на морде, что даже Эпштейн был поражен.
— Предлагаю перейти в гостиную на чашку кофе, — пригласил всех Бартелми. Хотя фраза его прозвучала как любезное предложение, собравшиеся хорошо понимали, что это вовсе не так. Без всяких комментариев и возражений люди встали и перебрались в другую комнату.
— Где фон Гумбольдт, черт его подери? — воскликнул Эпштейн после очередной бесплодной попытки дозвониться австрийцу по мобильнику. — А вдруг он попал в аварию?
— Что бы там ни произошло, — заметил Бартелми, — совершенно ясно, что он уже не появится. Теперь вам решать, что делать дальше.
Все взгляды обратились к представителю «Сотбис».
— Мне бы хотелось увидеть чашу, — заявил Алекс. — Моя мать говорила, что она проклята, и теперь я почти готов с ней согласиться: в воздухе как будто что-то нависло.
— Она была нашей тяжкой ношей, — сказала Ровена, — и нашей удачей. И приносила несчастье всем остальным, кто осмеливался завладеть ею.
— Великое сокровище, священная вещь, — добавил Эрик. — Если она находится здесь, то здесь она в безопасности.
Эпштейн кивнул охраннику.
— Мы откроем сейф, — решил он.
По мере того как Натан и Хейзл приближались к тропинке, ведущей к Торнхиллу, тучи мрачнели; почему-то они не громоздились ввысь, как обычно, а свисали вниз — громадные завесы кучевых облаков, едва не задевающие брюхом верхушки леса. По-прежнему стояла жара, и воздух вокруг дома словно был наполнен невидимыми булавками и иголочками. Издалека доносились приглушенные раскаты грома. «
— Мы сможем попасть внутрь? — прошептала Хейзл, когда он вернулся.
— Пока нет. Дядя Барти все время ходит туда-сюда — берет блюда или еще что-нибудь. Так что придется подождать.
— Вот-вот пойдет дождь…