Нефритовый трон

Лоуренсу очень бы хотелось сейчас получить совет Хэммонда: полосатый дракон и особенно его всадник пребывали в не меньшей растерянности, чем он сам. Империалы и солдаты стояли неподвижно, как статуи, но на той стороне, видимо, уже начали понимать, что дело неладно. Китаец в богато расшитом синем одеянии, пройдя сквозь боковые ворота, посовещался с полосатым и его капитаном, вопросительно взглянул на Лоуренса с Отчаянным и вернулся назад.

За воротами послышались разговоры. Затем голоса смолкли, и оттуда пришел дракон глянцевито-черной масти, как у Отчаянного, с такими же голубыми глазами и синим узором на крыльях. Прозрачная черная манишка топорщилась между алыми ребристыми рожками. Селестиал — нет, селестиалка — произнесла что-то низким и звучным голосом. Отчаянный сперва замер, потом задрожал, приподнимая собственную манишку.

— Лоуренс, она моя мать.

Глава 13

Лоуренс после узнал от Хэммонда, что центральные ворота предназначены исключительно для императорской семьи, империалов и селестиалов — поэтому капитана и не пускали в них. Цянь разрубила гордиев узел, попросив Отчаянного пролететь над красным порталом.

Преодолев таким образом сложности этикета, гостей провели в самый большой из драконьих павильонов, где стояли два длиннейших стола. Цянь заняла место во главе одного из них. Отчаянный сидел слева от нее, Юнсин и Лян — справа. Лоуренсу указали место чуть ниже, Хэммонда поместили напротив него, остальных британцев усадили за другой стол. Лоуренс счел за благо не возражать против этой условной разлуки, видя, что Отчаянному сейчас все равно не до него. Он разговаривал с матерью так робко и почтительно, будто его подменили. Цянь была крупнее его, и полупрозрачная чешуя вкупе с величавыми манерами говорила о том, что лет ей уже немало. Ни сбруи, ни ошейника она не носила, но ее жабо украшали желтые топазы, а на шее висело обманчиво хрупкое ожерелье филигранного золота с такими же топазами и жемчугами.

Перед драконами водрузили гигантские медные блюда. На каждом лежал зажаренный целиком олень. Нанизанные на рога апельсины с гвоздикой распространяли приятный для людей аромат, начинка состояла из орехов и красных ягод. Людям подали восемь не менее изысканных перемен. После однообразной дорожной еды путники встретили экзотические деликатесы с нескрываемым удовольствием.

Лоуренс счел, что поговорить ему будет не с кем — разве что с Хэммондом через стол: переводчика поблизости не замечалось. Слева от него восседал престарелый мандарин. С шапки сановника, украшенной драгоценным камнем молочного цвета, свисало павлинье перо, из-под нее спускалась роскошнейшая коса — почти черная, несмотря на морщинистое лицо. Ел и пил он с большой сосредоточенностью, даже не пытаясь завязать с Лоуренсом беседу. Сосед с другой стороны прокричал что-то на ухо мандарину, и Лоуренс понял, что тот, помимо незнания языков, еще и глух.

Тем сильнее было удивление капитана, когда он услышал справа английскую речь с густым французским акцентом.

— Надеюсь, путешествие не слишком вас утомило. — Приветливый веселый голос принадлежал французскому послу, одетому во что-то длинное — скорее в китайском, чем в европейском стиле. Из-за костюма и темных волос Лоуренс поначалу и его принял за местного жителя. — Беру на себя смелость представиться вам вопреки недружественным отношениям между нашими странами. Мое имя де Гинь. В некотором роде мы с вами уже знакомы: мой племянник, по его уверениям, обязан жизнью вашему великодушию.

— Простите, сэр, но я вас не понимаю. Племянник?

— Жан-Клод де Гинь, лейтенант наших воздушных сил, — кланяясь, объяснил посол. — Вы встретились с ним в прошлом ноябре над Ла-Маншем, когда он попытался взять вас на абордаж.

— Боже правый! — Смутно припомнив молодого лейтенанта, который столь храбро сражался за французский конвой, Лоуренс пожал де Гиню руку. — Конечно, я помню его — чрезвычайно отважный молодой человек. Надеюсь, теперь он совсем поправился?

— Да, он сообщает в письме, что скоро выйдет из госпиталя. Оттуда он, конечно, проследует прямо в тюрьму, но это предпочтительнее могилы. Пишет он и о вашем путешествии, зная, что меня к вашему приезду перевели в столицу. Вот уже месяц, получив это письмо, я с большим удовольствием ожидаю вас здесь, чтобы выразить свое восхищение вашим великодушным поступком.

После столь удачного начала беседа перешла на общие темы: китайский климат, местная кухня, поразительное количество драконов. Лоуренс чувствовал невольную симпатию к де Гиню, собрату-европейцу в недрах восточной державы, — тем более что посол, сам будучи штатским, имел некоторое отношение к французским воздушным силам. По окончании обеда они вместе с другими гостями вышли во двор. Начался разъезд, где средством передвижения служили драконы.

— Очень удобный вид транспорта, верно? — заметил де Гинь, и Лоуренс охотно с ним согласился.