Нефритовый трон

Этот инцидент в свое время охладил отношения между двумя друзьями: Райли был очень привязан к отцу, человеку куда более сердечному, чем лорд Эллендейл, и, естественно, негодовал, когда того оскорбили публично. Лоуренс же, не питая особой привязанности к собственному родителю и сердясь на то, что его поставили в столь неловкое положение, извиниться, однако, не пожелал. Он вырос среди брошюр Кларксона, а в возрасте девяти лет его свозили на бывший невольничий корабль, предназначенный на слом. Это произвело на его юную душу глубокое впечатление, и после ему долго снились кошмары. Они с Райли так и не примирились на этом предмете, но перемирие заключили: прекратили все разговоры на эту тему и старались не упоминать о своих отцах. Лоуренс попросту не мог вымолвить в лицо Райли, что ему противна самая мысль о заходе в порт, где торгуют рабами.

Вместо этого он спросил Кейнса, нельзя ли выпустить Отчаянного на охоту — тот ведь как будто совсем поправился?

— Лучше не надо, — уклончиво ответил хирург. Лоуренс насел на него, и Кейнс наконец сознался, что рана заживает не так хорошо, как желал бы он. — Грудь у него все еще горяча, и под кожей прощупывается что-то вроде очага нагноения. Настоящего беспокойства это пока не внушает, но с полетами лучше погодить еще пару недель.

Этот разговор всего лишь наградил Лоуренса лишней заботой — а их и так имелось немало, помимо недостатка провизии и неизбежной остановки в Кейп-Косте. Авиаторы, ввиду ранения Отчаянного и решительных возражений Юнсина против летной практики, большей частью бездельничали — в то время как матросы, чинившие повреждения и пополнявшие груз, были по горло заняты. Ни к чему хорошему такая ситуация привести не могла.

На Мадейре Лоуренс попытался устроить экзамен Роланд и Дайеру и очень быстро понял по их виноватому виду, что школьными занятиями они полностью пренебрегают. Оба имели самое смутное представление об арифметике, не говоря уж о более сложных математических науках. Совершенно не знали французского. Когда он дал Роланд книгу Гиббона, она так запиналась на каждом слове, что Отчаянный стал ее поправлять. Дайер хотя бы помнил таблицу умножения и кое-какие грамматические правила, она же с трудом считала дальше десяти и очень удивилась тому, что у речи, оказывается, есть части. Проблема свободного времени вестовых решилась, таким образом, очень просто; Лоуренс, коря себя за то, что так запустил детей, взял на себя роль их наставника.

Оба они были, можно сказать, любимчиками всего экипажа — после гибели Моргана их начали баловать еще пуще. Их ежедневная борьба с грамматикой и делением очень всех веселила, но когда мичманы «Верности» позволили себе какие-то ехидные замечания на сей счет, крыльманы не стерпели, и в темных углах транспорта начались потасовки.

Поначалу Лоуренс и Райли лишь усмехались про себя, получая самые нелепые объяснения относительно подбитых глаз и расквашенных губ, но когда такие же украшения появились у взрослых, стало уже не до смеха. Неравномерный труд и затаенный страх перед Отчаянным побуждал моряков чуть ли не каждый день задирать авиаторов, и Роланд с Дайером здесь были уже ни при чем. Авиаторов, в свою очередь, возмущала неблагодарность флотских — ведь Отчаянный, как-никак, спас их всех.

Первый взрыв случился, когда корабль миновал мыс Пальмас и повернул на восток. Лоуренс дремал у себя на палубе в тени Отчаянного и не видел, что в точности произошло. Его разбудили крики и топот множества ног. Мартин, окруженный со всех сторон, крепко держал за локоть Блайта, помощника бронемастера; на палубе лежал один из мичманов Райли — из тех, что постарше, — и лорд Парбек кричал с полуюта:

— Заковать этого человека в кандалы, Корнелл! Немедленно!

Отчаянный поднял голову и рыкнул. Звук, к счастью, не достиг силы «божественного ветра», но толпа тем не менее отхлынула на приличное расстояние.

— Я не позволю, чтобы моих людей сажали в тюрьму, — заявил дракон, сердито мотая хвостом. Он распростер крылья, и корабль содрогнулся. Ветер дул из Сахары, позади траверза; все паруса были приведены в крутой бейдевинд, чтобы удержать судно на курсе зюйд-ост, и крылья Отчаянного оказывали как раз обратное действие.

— Отчаянный! Прекрати немедленно! — закричал Лоуренс. Он еще ни разу не говорил с драконом так резко, и тот в изумлении свернул крылья. — Парбек, я сам разберусь со своими людьми, с вашего позволения. Бронемастер, стоять на месте. — Лоуренс отдавал приказы быстро, опасаясь открытой войны между моряками и авиаторами. — Мистер Феррис, сведите Блайта вниз и поместите его под арест.

— Есть, сэр! — Феррис уже проталкивался через толпу.

— Мистер Мартин, немедля ступайте ко мне в каюту, — громко добавил Лоуренс. — Мистер Кейнс, подойдите. Все остальные — займитесь своими делами.

Он видел, что самый опасный миг миновал, и надеялся, что дисциплина возобладает. Но Отчаянный, припав к палубе, смотрел на него с испугом и отпрянул, когда капитан протянул к нему руку.