Нефть!

Вы можете судить, какое это давало обширное поле для новых исследований и методов. У мистера Росса был химик, о котором он никогда не уставал говорить, и действительно, это было в своем роде чудо. Мистер Росс платил ему шесть тысяч долларов в год, и за это все его открытия становились полной его собственностью. Нет сомнения в том, что этот химик сохранил компании ни более ни менее как несколько миллионов долларов. Необходимо было познакомить «профессора» с этим волшебником, и они отправились в его лабораторию, находившуюся на вершине небольшого пригорка, далеко от всех остальных построек, для того чтобы ничто уже не препятствовало ему взрывать себя столько раз, сколько ему это вздумалось бы. Мистер Макеннис был бледный сутуловатый человек, смотревший на мир сквозь громадные круглые очки. Весь интерес его жизни сосредоточивался на разного рода химических соединениях. Мистер Росс с гордостью представил ему профессора Ирвинга, и химик показал им целый ряд пробирок и реторт и рассказал, выяснением каких сложных комбинаций он был занят в данную минуту.

Выслушав всю эту премудрость, они отправились обратно к домику и, поужинав жареными цыплятами со свежим зеленым салатом и медовыми дынями, завели оживленную беседу.

Мистер Ирвинг вел себя безукоризненно. Они беседовали далеко за полночь, и молодой преподаватель подробно отвечал на все вопросы, предлагаемые ему мистером Россом по поводу тех или иных мировых событий, рассказывал ему обо всем, чему он научился во время своей работы в Салониках, и о французской дипломатии.

Некоторые из родных молодого преподавателя занимали очень видные посты, и благодаря этому он был хорошо осведомлен о всех событиях нашей внутренней политики; они вполне соответствовали тому, что знал мистер Росс.

– Да, все это так ужасно складывается, – говорил отец Банни. – Бог мой! Вот теперь мы поручаем японцам самим устраивать свои дела на Сахалине, где нефти больше, чем во всех других местах земного шара. Британцы не замедлят, конечно, приняться за исправление обсадных труб в Баку. Французы вместе с британцами проникают в Персию и в Сирию. А что же делает в это самое время дядя Сэм? Какой, скажите, был смысл прогонять большевиков для того, чтобы на их место водворять англичан и датчан? Роско правильно говорит, что для нашей страны нужно, чтобы президент был человеком дела, человеком практики, а не профессором университета.

Сказав это, мистер Росс замолчал, испугавшись, что он позволил себе такую некорректность. Но мистер Ирвинг рассмеялся, говоря:

– Не беспокойтесь, мистер Росс, я не заслужил еще такой высокой чести – не имею звания профессора и не рассчитываю, что когда-нибудь смогу его получить.

После этого мистер Росс продолжал цитировать слова мистера Роско. Нефтепромышленники получили хороший урок и знали, что им надо было теперь делать: тесно сплотиться и сказать свое слово на предстоящих выборах. Им необходимо, чтобы президент был деловым человеком, и таким он и будет.

Банни и преподаватель большевизма обменялись при этих словах многозначительным взглядом, но мистер Росс ничего не заметил. Позже, когда он остался наедине с Банни, он сказал:

– Сынок, это очень блестящий молодой человек! Приятно говорить с тем, кто так хорошо все понимает.

Вы можете судить по этому, как успешно велась большевистская пропаганда.

IX

Банни провел лето, как говорится, в свое удовольствие. Он прочел несколько книг, в которых рассматривалось международное положение, изучил несколько конфиденциальных отчетов заграничных агентов Вернона Роско и следил за бурением новых скважин на участке «Росс-младший». В один прекрасный день Берти, его сестра, телефонировала ему, настаивая на том, что ему необходимо начать бывать в порядочном обществе, где он может познакомиться с подходящими для него молодыми девушками, и прося его отправиться вместе с ней на неделю в ультрамодный курорт – Вудбридж-Райли, лежащий высоко в горах, в отель, где собиралось одно только самое избранное общество. Нарядная публика каталась на лодках, купалась по нескольку раз в день, переодевалась и вела такую же сложную жизнь, как и в городе, окутанную теми же сетями светских условностей. За обедом все очень много пили, вечером танцевали до рассвета под музыку негритянского джаз-оркестра, вставали очень поздно и, получив за завтраком ряд новых приглашений, начинали новый день, ничем почти не отличавшийся от предыдущего.