Нефть!

О, страшные, страшные люди! И этот Сигер, взвинчивающий всю эту публику до исступления, рассказывавший им о «поезде мертвецов», который он видел на Великой сибирской железной дороге, – более двух тысяч мужчин и женщин, запертых в вагонах, в которых перевозят скот. Это были пленные белых. Белогвардейцы не знали, что с пленными делать, и, заперев их в пустые вагоны, возили по дороге то в одну сторону, то в другую и держали их по нескольку недель на запасных путях до тех пор, пока несчастные не погибали от голода, холода и болезней. А американские войска стояли тут же и кормили этих убийц и снабжали их деньгами и оружием! И все эти гнусности еще продолжаются. Как раз сейчас польские войска двигались по русской территории; они одеты в американские мундиры и убивают американскими снарядами русских рабочих. Что имеет сказать американский народ по этому поводу?

То, что американский народ имел сказать по этому поводу, выразилось таким взрывом оглушительных криков, что у старшего Росса мороз пробежал по спине. Он смотрел на это море человеческих голов, поднятых рук, сжатых кулаков, грозно размахиваемых в воздухе, и прекрасно знал, что все это означало, – никто не мог его провести. Когда вся эта толпа, как один человек, восторженно и громко кричала при каждом упоминании имени Ленина – он знал, что все эти радостные крики относились не к тому, что русский Ленин сделал для России, но к тому, что сделает для Америки какой-то другой, – американский Ленин. «Руки прочь от России!» – этот крик был только отзвуком, эти слова означали: «Руки на „Консолидейтед Росс“!»

В это самое время мистер Росс взглянул на своего сына. Было ясно, что Банни совершенно не разделял страхов своего отца. Он был точь-в-точь таким же, как и вся эта толпа и как вся эта чернь, – возбужденным до последней степени. Он громко кричал: «Руки прочь от России!» – очевидно, или не понимая того, что намеревалась сделать вся эта толпа с «Консолидейтед Росс», или, что еще хуже, относясь к этому совершенно безразлично.

VIII

Небольшая группа красных студентов Тихоокеанского университета тоже присутствовала на этом митинге, и на следующий день только об этом и было разговору. Но из ближайших товарищей Банни идти на митинг никто не захотел, что не мешало им, однако, критиковать теперь речи всех тех, кого они не слышали. Их слова заставляли Банни кипеть негодованием. Все эти глупости о национализации женщин, о десятках миллионов жертв большевизма! Как можно было допускать, чтобы в стенах университета произносилась такая ложь? И не предпринималось никаких средств, чтобы с этим бороться.

Банни поделился своим негодованием с Питером Нейглом, и тот пошел домой посоветоваться со своим отцом, а вернувшись – объявил, что он охотно готов работать в качестве издателя студенческой газеты – для того чтобы этим путем выяснить истину.

В тот же вечер устроили митинг, на который собрались все университетские заговорщики, и очень быстро были собраны по подписке требуемые для начала дела деньги – тридцать долларов. Потом большинством голосов решено было издавать еженедельную газету в четыре страницы под заглавием «Расследователь». Далее, так как все находили, что о том, что происходило в России, и о ее задачах лучше всех был осведомлен Гарри Сигер, то Рашель Мензис поручено было написать в виде фельетона интервью с этим последним. Другому юному мятежнику было предложено собрать все факты и слухи, касающиеся секретных выдач из студенческого фонда наемным атлетам, содействующим славе Тихоокеанского университета. Что касается Банни, то ему, как более других осведомленному в области общественных вопросов, поручено было написать передовую статью на тему, касающуюся университетского снобизма, упомянув о том факте, что один из студентов – индус, юноша исключительных способностей и знаний, получил при баллотировке черный шар; исключительно только вследствие своего индусского происхождения.

Питер Нейгл оседлал своего любимого конька и просил поместить его поэму, в которой он осмеивал Бога. Это предложение вызвало шумные протесты, в которых указывалось на неуместность и некультурность затрагивать те или другие религиозные темы. Но Питер продолжал настаивать на своем. Издатель он или нет? Если да, то он имел право это напечатать, будучи вполне солидарен с теми, кто считал религию «опиумом для народа». Питера поддерживал Билли Джордж, настаивавший на том, что новая газета должна затрагивать все решительно современные темы. В конце концов «Расследователь» был написан, проредактирован, сдан в набор и напечатан. Из типографий принесли листки, совсем еще влажные и мягкие, напоминавшие собой саранчу, только что вылезшую из своих кукол. Но на следующее утро они будут совсем уже сухи. А до тех пор: «Тсс! Никому ни слова!»