Нефть!

С этими словами мистер Росс вышел из комнаты и опять сел в автомобиль и уехал. Это было около полудня, а за несколько минут до трех часов перед домом, в котором жила семья Мензис, остановилось такси – и кто, вы бы думали, из него вышел? Сам Хаим! Грязный, небритый, но спокойный и улыбающийся, готовый продолжать свою работу в защиту своих товарищей, рабочих в мастерских готового платья. Он не имел ни малейшего представления о том, как все это произошло. Сторожа тюрьмы, выпуская его на свободу, ничего ему не сообщили, а он со своей стороны не нашел нужным задавать им какие бы то ни было вопросы. И ни он, ни его дочь так ничего и не узнали, так как то, что сказал мистер Росс Банни, носило чисто конфиденциальный характер.

– Что я сделал? Пригласил к себе Бена Скута, одного из старых наших друзей.

– Бена Скута? – Банни ни разу в течение всех последних лет не вспомнил об их «нефтяном комиссионере».

– Да. Бен теперь работает в этой области, и он для меня это сделал.

– Что же ты ему сказал, папочка?

– Говорить много не пришлось. Я дал ему пятьсот долларов и сказал: «Бен, пойди к тому человеку, который посадил эту старую обезьяну в тюрьму, и вели ему его выпустить, а потом вернись ко мне, и я дам тебе еще пятьсот долларов».

– Ну?! – воскликнул Банни.

Мистер Росс закурил сигару и, глядя на облачка голубого дыма, проговорил:

– Теперь ты видишь, сынок, почему нам, нефтепромышленникам, нельзя не принимать участия в политике.

XI

Помимо того что этот инцидент завершил политическое образование Банни, он был важен еще в том отношении, что благодаря ему Ви Трейси начала принимать большое участие в жизни нефтяного принца. Вечером того же дня мистер Росс позвонил по телефону звезде кино и, когда та подошла к аппарату, сказал:

– Слушайте, Ви, вы чересчур много времени уделяете вашей работе.

– Что вы хотите этим сказать, мистер Росс?

– Меня зовут «папочка», – ответил мистер Росс. – А хочу я сказать следующее: вы недостаточно заботитесь о моем сыне. Он опять попал в разные неприятные передряги с этими большевиками – и все только потому, что вы недостаточно часто с ним видитесь.

– Но, мистер папочка, ведь это потому, что я старалась не отвлекать его от его занятий. Я думала, что вы будете недовольны, если он перестанет относиться к ним так серьезно, как раньше.

– Пустяки! Забудьте о них думать, об этих его занятиях… Это сущий вздор! Ничего хорошего он от них не видит, да не так уж он ими и интересуется. Он увлекается разными митингами, всеми этими социалистами, и было бы гораздо лучше, если бы он бывал больше с вами.

– О папочка!.. – Голос Ви слегка дрогнул. – Вы ничем не могли доставить мне большего удовольствия. Я безумно влюблена в вашего мальчика.

– И прекрасно. Возьмите его, стало быть, под свое крылышко и держите там. И если вам удастся отвлечь его от этих красных, то будьте уверены, что я не забуду вас в своем завещании.

После этого разговора Банни мог назначать свидания Ви во всякие часы дня и ночи. Причины она ему не объясняла, – ее идея о том, чтобы ничего не скрывать друг от друга и говорить всегда одну только правду, не шла так далеко. Она предпочитала, чтобы он объяснял это своей неотразимостью, что льстило его эгоизму мужчины. Иногда, притворяясь недовольной частыми посещениями Банни, она говорила:

– О, Банни, твой отец скажет, что я не даю тебе учиться, что я не женщина, а вампир.

Но Банни в ответ только смеялся и говорил:

– Дурочка! Он прекрасно знает, что если ты откажешь мне в свиданье, то я пойду на какой-нибудь митинг социалистов.

Они были счастливы, счастливы безгранично. О, этот восторг юных душ, эти горячие объятья, этот страстный трепет каждого нерва!

Любовь поглощала их всецело, сообщала всему, что их окружало, особое, ни с чем не сравнимое очарование.

Все – каждый звук их голоса, каждый жест, взгляд, платья, которые они носили, экипажи, в которых они катались, комнаты, в которых они жили, – все это было полно в их глазах исключительной, чарующей прелести. Когда они не виделись, они беспрестанно звонили друг другу, и телефонные барышни уставали соединять их номера. Банни в совершенстве выучился править автомобилем одной рукой, дружил со всеми профессорами и искусно исчезал с их лекций. Совесть его больше не тревожила: он исполнил свой долг по отношению к социалистическому движению, так как лепта, внесенная мистером Россом, представляла собой нечто безусловно очень существенное. К тому же забастовка кончилась, рабочим удалось добиться некоторых льгот, их лидеры были выпущены на свободу, и об обещанных разоблачениях, касающихся их контакта с Москвой, в газетах больше уже не упоминалось. А потому и в обществе все о них скоро забыли.