В одной из таких клеток сидел папа Мензис. Сидел на полу, потому что скамеек не было. Он был в прекрасном настроении, так как ему удалось собрать вокруг себя всех заключенных в этой клетке «преступников», и он посвящал их во все перипетии борьбы рабочих мастерских готового платья и в то, каким образом все рабочие мира должны были сорганизоваться для того, чтобы уничтожить капиталистическую систему правления. Когда в дверях показался Банни, старик вскочил и, схватив его руку, крепко пожал ее.
– Мистер Мензис, – быстро и вполголоса проговорил Банни, – имейте в виду, что господин, который привел меня сюда, – детектив.
Папа Мензис улыбнулся.
– Мне нечего скрывать, – сказал он. – Вот уже двадцать лет, как я член социалистической партии, и сейчас я объяснял всем этим малым сущность социализма и могу объяснить это и тому джентльмену, с которым вы пришли, если только он захочет меня послушать. Я помогал рабочим сплотиться, чтобы добиться лучших условий жизни, и в тот день, когда меня отсюда выпустят, я опять буду продолжать делать то же самое!
Вот как обстояло дело с папой Мензис.
Вечером Банни телефонировал отцу и сообщил ему все эти новости. Он привык подписывать за отца чеки на разные суммы, стараясь никогда не злоупотреблять этим правом, но на этот раз дело касалось целых пятнадцати тысяч долларов, так как было ясно, что сумма, которую назначат за разрешение взять из тюрьмы старого Мензиса, будет очень высока.
– Риску в этом случае никакого быть не может, – говорил Банни отцу – так как папа Мензис представлял собой олицетворение честности и никуда бы, конечно, не убежал.
Лицо мистера Росса, стоявшего у телефона, исказилось недовольной гримасой. Но что он мог сделать? Его сын, которого он так обожал, весь кипел негодованием и уверял, что он прекрасно знал, что не было ни малейшего основания думать, чтобы старый рабочий был тайным агентом советского правительства, поселившимся в Энджел-Сити с целью разрушить американские устои. Как мог Банни быть так хорошо обо всем этом осведомленным – мистер Росс не знал, но он никогда не слышал в его голосе такого возбуждения, и ему ничего не оставалось больше делать, как дать свое согласие. Он поставил только условием, чтобы эти деньги отвез на следующий день в суд кто-нибудь из помощников мистера Долливера, для того чтобы имя Банни не появлялось снова в столбцах газет.
X
Все было сделано, как того желал мистер Росс. Помощник адвоката повез деньги в суд, но он скоро вернулся с известием, что Хаима Мензиса в числе вызванных в заседание суда заключенных не оказалось. Его дело было передано в ведение федеральных властей, и это потому, что было выяснено, что он был родом из русской Польши. Было предложено, не считаясь с его документами, выслать его на родину. А тем временем Хаим был переведен в тюрьму графства, такую же грязную и вонючую, как и городская. Но сделать для него что-нибудь не представлялось уже никакой возможности, потому что в тех случаях, когда дело касалось высылки виновных на родину, судебные власти отказывали в каком-либо своем содействии, относя все подобные случаи к административной области.
Вот когда настали настоящие хлопоты для Банни! В семье Мензис царила паника. Рашель, без кровинки в лице, молча шагала из угла в угол по комнате, а мама Мензис рыдала, причитала и рвала на себе платье. Не было никакой возможности ничего передать бедному Хаиму – никакой записочки: он был «incommunicado». Кто знает, может быть, в это самое время его уже сажали на поезд, который должен был везти его на Запад. Из этого положения никакого выхода уже не было: прямо с поезда его должны были перевести на пароход, который отвезет его в Данциг, а оттуда – в Польшу, в «белый террор».
Банни настаивал, что необходимо было что-нибудь предпринять, и мистер Долливер пригласил двух других, еще более дорогих адвокатов, за счет, конечно, мистера Росса, и все они советовались, рассуждали, писали записки и ездили в суд. Но все это вполне безрезультатно. Тем временем в ответ на нервные звонки Банни мистер Росс сел в автомобиль и, не считаясь ни с какими законами скорости, примчался в Энджел-Сити. У подъезда дома его ждали Банни и Рашель. Они поднялись с ним в его «берлогу» и рассказали ему все подробности дела и объяснили ему разницу между идеями правого и левого крыла социалистической партии. Во время этих объяснений Рашель не выдержала и, упав на диван, громко разрыдалась.
Мистер Росс, так же как и Банни не выносивший женских слез, подошел к ней и, дружески похлопывая ее по плечу, сказал:
– Тише, тише, дитя, не надо плакать. Я достану его, если даже мне придется для этого посылать нарочного в Нью-Йорк.