Нефть!

Так вот, он сидел теперь в тюрьме вместе с несколькими другими рабочими мастерских готового платья. Еда, которую они получали в этом ужасном месте, была полна червей, и им не давалось ни простынь, ни одеял. Тюремное начальство собиралось отправить их всех по железной дороге в Сан-Квентин, а Пол виделся недавно с одним политическим, который только что оттуда вернулся и рассказывал такие ужасные-ужасные вещи!.. Слезы показались на глазах Руфи, когда она стала передавать то, что слышала от брата: как всех «преступников» заставляли работать на джутовой мельнице, и очески джута попадали им в горло и в легкие и вызывали страшный кашель, и кончалось все это смертью. Когда же они были не в силах исполнять эту работу, то их били и сажали в ямы… И до чего мучительно думать, что все это ждет тех, кого вы так давно знали и к кому относились так дружески!

Банни знал и шерифа графства Сан-Элидо, и генерал-прокурора. Его отец мог бы, конечно, к ним обратиться. Но разве стал бы мистер Росс мешать их усилиям ограждать нефтяные компании от красной опасности? Разве стал бы он действовать против желания всех остальных директоров и высших должностных лиц «Консолидейтед Росс»? Разумеется, нет. Единственно, что Банни мог сделать, – это дать Руфи двести долларов, для того чтобы она купила заключенным еду. Сделав это, он отправился в университет, но в его душе была теперь тоже «яма», его совесть все время толкала его в нее и, несмотря на все его протесты, в конце концов его туда втолкнула. И с каким страшным шумом захлопнулась за ним тяжелая железная дверь! Да, даже тогда, когда Банни очутился в белоснежной комнате и его крепко сжали страстные объятия его возлюбленной, даже и тогда в его ушах все продолжал раздаваться стук этой тяжело захлопывающейся двери, и он видел себя в камере тюрьмы в обществе заключенных, этих несчастных жертв классовой борьбы.

III

Среди тех организаций, которые во время войны поддерживали спокойствие в нефтяной промышленности, важное место занимало так называемое Нефтяное бюро, которое разбирало все жалобы рабочих и делало соответствующие постановления. Но теперь, когда война отошла уже в область воспоминаний, нефтепромышленники не желали больше оставаться под чьим-то контролем. Каждому американцу должно было быть предоставлено право самому вести свои дела. И разве могло быть какое-нибудь сомнение в том, что то жалованье, которое получали рабочие во время войны, было непомерно высоко и было необходимо его урегулировать? Несколько нефтепромышленников уже отказались повиноваться постановлениям этого Нефтяного бюро; эти вопросы передавались на разбирательство в суд, а тем временем рабочие протестовали и грозили, и всем было ясно, что кризис был уже не за горами.

В прежние времена Дж. Арнольд Росс был одним из сравнительно маленьких людей, и роль Банни сводилась к тому, чтобы спокойно наблюдать за ходом совершающихся на его глазах событий. Но теперь отец его был одним из «олимпийцев» и сам принимал участие в ходе событий. И вот настал день, когда Исполнительный комитет Федерации нефтепромышленников, одним из членов которого был Вернон Роско, единогласно решил больше не считаться с Федеральным нефтяным бюро и, совершенно игнорируя Союз нефтяных рабочих, установить новые ставки для рабочих нефтяной промышленности. Копия этого нового проекта находилась в руках мистера Росса, и в среднем жалованье каждого рабочего было уменьшено на десять процентов против того, которое они получали во время войны.

Это должно было вызвать ожесточенную борьбу, и Банни, как только об этом узнал, решил, не говоря ни слова отцу, отправиться переговорить с мистером Роско. Но так как это был разговор чисто делового характера, то он отправился в его контору и просил секретаря проводить его в кабинет нефтепромышленника.

«Великий человек» сидел за своей конторкой из красного дерева, на которой в этот момент ничего не лежало – ни бумаг, ни книг. Получалась такое впечатление, точно нефтепромышленник ничего другого не собирался делать, как только весело болтать со своим юным посетителем. Но едва Банни сказал: «Мистер Роско, я пришел к вам сюда, в вашу контору, потому что мне нужно поговорить с вами о новых ставках нефтяных рабочих», – едва он произнес эти слова, как всякое подобие улыбки сбежало с лица мистера Роско. Казалось, что его полное лицо вдруг осунулось, похудело, и если вы до этой минуты смотрели на него как на олицетворение жизнерадостности и веселья, то теперь вы видели перед собой совсем другого человека, строгого карателя малейшего нарушения той американской системы, успеху которой он содействовал.

Банни принялся рассказывать о настроении рабочих и о назревающих волнениях, но мистер Роско перебил его: