Нефть!

Она сидела на большом валуне, пристально глядя на цепь холмов. Она была босая, с непокрытой головой, в изношенном и заплатанном миткалевом платье, из которого давно уже выросла. Руфь была худеньким, бледным, несмотря на загар, ребенком, – смуглость ее была анемичной, без признаков румянца, – с фамильными голубыми глазами и выпуклым лбом. Волосы ее были зачесаны прямо назад и перевязаны обрывком старой ленты. Она сидела и стерегла стадо, как это делали дети Палестины две тысячи лет назад, о которых она читала в единственной имевшейся в доме Уоткинса книге. Она этим занималась одну неделю из трех, часов по десять-двенадцать в день, чередуясь с сестрами. К ней редко кто-нибудь приближался, а потому появление чужого мальчика, вскарабкавшегося наверх, привело ее в смущение. Она не взглянула на него и сидела, поджав ноги.

Но Банни владел магическим словом, которое должно было открыть ему ее сердце.

– Вы ведь Руфь, не правда ли? – спросил он и, когда она кивнула в ответ головой, прибавил: – Я знаком с Полом.

В один миг они стали друзьями.

– О!.. Где? – Руфь стиснула руки и, не отрываясь, смотрела на него. Банни рассказал ей о своем посещении миссис Гроарти, – разумеется, ничего не упоминая о нефти, – рассказал, как пришел Пол и что именно произошло. Она его не прерывала, впиваясь в каждое слово. Руфь никогда не отличалась многоречивостью. Ее чувства протекали в глубине, не оставляя пены на поверхности. Но Банни знал, что она всей душой прикована к его рассказу: она боготворила брата.

– И вы его больше ни разу не видели? – прошептала она.

– Да я, в сущности, никогда и не видел его, – ответил Банни. – И не узнал бы его при встрече. Вы не знаете, где он?

– Я получила три письма, все из разных мест, и он писал, что там не останется, но придет как-нибудь повидаться со мной – именно со мной. Он боится папы.

– Что он может ему сделать?

– Папа его выдерет. Он на него ужасно зол и называет его порождением Сатаны. Пол говорит, что не верит в то, что написано в Библии. А вы верите?

Банни колебался, вспоминая отца и его Истинное Слово, но решил, что настолько-то может доверять Руфи, и сказал, что, кажется, верит не во всё. Тогда Руфь, глядя с напряженным беспокойством ему в глаза, спросила:

– Отчего бывают землетрясения?

Банни рассказал ей все, чему его учил мистер Итон относительно земной коры, ее сжимания и пустот между пластами, которые первыми уступают давлению. Судя по изумленному выражению ее лица, он понял, что это было первой крупицей естественно-научных знаний, зароненной ей в голову.

– Так вам нечего бояться? – сказала она.

И Банни заметил признаки новой мысли, зародившейся у нее в уме. Руфь еще внимательней поглядела на него и воскликнула:

– О!.. Так, значит, это вы посылали деньги!

– Деньги? – спросил он невинно.

– Четыре раза приходили конверты с вложенными в них пятидолларовыми билетами, а письма не было. Папа говорил, что это дело Святого Духа. Но ведь это были вы? Ведь так?

На эту прямую атаку Банни ответил утвердительным кивком головы. Руфь покраснела и, заикаясь, смущенно начала бормотать слова благодарности, говоря, что не знает, смогут ли они когда-нибудь за это отплатить, – сейчас им живется тяжело. Банни прервал ее заявлением, что все это чепуха, у папочки денег больше, чем он может истратить. Он объяснил, что папочка намерен купить у ее родителей ранчо, выкупить закладную и, если они захотят, оставит их жить на прежнем месте за очень небольшую плату.

Слезы побежали по щекам Руфи, она принуждена была отвернуться, и, не владея собой, – ей нечем было вытереть глаза, нельзя было воспользоваться даже кончиком подола, его едва хватало, чтобы прикрыть голые ноги, – она соскользнула с валуна и спряталась за ним. Банни сидел взволнованный не столько этим проявлением чувства, сколько этической борьбой, происходившей в его собственной душе. Он повторял себе, что действительно только желание помочь Уоткинсам побудило его притащить сюда отца, нефть была лишь предлогом, чтобы склонить его на поездку. Отец все равно – и без нефти – купил бы ранчо, именно для того, чтобы оказать помощь этой семье. Очень может быть, что дело не обошлось бы без пререканий, но он его все-таки купил бы.