Остановились на заправке сходить в туалет, Гурьев изо всех сил дышал бензином, угадывая сквозь его маслянистую пленку невидимый и невесомый союз нагретого моря и дышащих кипарисов. Рядом с заправкой стоял серый домик с табличкой «Продается», и Гурьев представил, как мог бы его купить и умудриться и в этом акварельном раю жить по-прежнему неустроенно, с видом на море и с вонью бензина, не имея при этом машины. Поехали дальше в Гурзуф; с Гурьевым и другими журналистами в их микроавтобусе была учительница из «Артека», симпатичная тридцатилетняя крымчанка, которая, видимо, считала, что со столичными гостями нужно вести себя как-то особенно, и оттого ее природная простота сменилась искусственной робостью, которую она пыталась выдать за вежливость. Она ни слова не сказала о недавних событиях, лишь изредка комментируя пейзаж в стиле безопасной общекультурной экскурсии: «Там вы можете увидеть Пушкинскую скалу; свернув на эту дорогу, через полчаса вы окажетесь на даче Чехова», – и эти рассеянные замечания отдельно ласкали продолжающего глохнуть, засыпающего, переполненного волнением Гурьева. Веселый фотограф спрашивал у водителя, принимают ли еще в республике гривны, и очень радовался тому, что не принимают и что у него остались неистраченные гривны. Вдоль дороги были расставлены предвыборные щиты, агитирующие перейти границу, не сходя с места; в июне они выглядели как пожелтевшие елки, оставшиеся с Нового года, который будто праздновали по старинке, в марте. Гурьев уснул.
Проснулся, когда уже приехали в детский лагерь. Выйдя из машины, Гурьев сразу же подошел к парапету и стал смотреть на море. Оно было примерно таким, каким запомнилось при последней встрече четырнадцать лет назад на другом конце страны. Гурьев надеялся остаться с морем наедине и сейчас смотрел на него снисходительно и небрежно, сдерживая зудящую страсть прямо сейчас скинуть штаны и раствориться в воде. Поэтому он пропустил второй из приготовленных для него в тот день фокусов: желание, плескавшееся в его карих глазах, делало их на секунду синими. Не заметил этого и веселый фотограф, который подошел сзади, похлопал Гурьева по плечу и позвал вместе со всеми обедать.
Маленькая шеренга детей, одетых в темно-бирюзовую форму, встречала их у входа в столовую под вывеской «Iдальня» отрепетированным хоровым приветствием. Шарики и флажки, возгласы и куплеты еще больше взволновали оглушенного Гурьева. Звезд привезли раньше, они уже пообедали, журналисты рассаживались в столовой. Гурьев сел вместе с веселым фотографом, черноглазой меланхоличной корреспонденткой и девушкой Аней. После замороженного завтрака в самолете все с радостью ели горячее, огромная голубая столовая наполнилась звоном и смехом. Гурьев всматривался в еду: суп с клецками был тот же, что в «Океане», белая рыба на толстых костях, пюре, хрустящий овощной салат, компот – он все это вспомнил и обрадовался. Аня не стала есть свою рыбу, Гурьев попросил у нее тарелку, девушка сильно смутилась, но все сделали вид, что это ничего, и Гурьев съел рыбу. Как раз подошла со своим подносом их временный гид, учительница крымчанка, и села за стол. Гурьеву было настолько хорошо, что он, видя, что учительница не ест свой суп с клецками, попросил тарелку у нее тоже. Все снова сделали вид, что это ничего, и, пока Гурьев ел второй суп после второй порции рыбы, крымчанка рассказывала о программе дня.
– «Артек» состоит из девяти лагерей, в каждом дети приготовили какое-то свое представление. Звезды объедут все лагеря, всех поздравят с началом смены, всем подарят подарки. Мы поедем за звездами. Вечером на главном стадионе – концерт.