Негаданно-нежданно, или Учебник для оперативника

– Такие истории порой здесь бывают, закачаешься. Я сам не помню, но раньше здесь работал Иван Кузьмич, так вот он рассказывал, что на его памяти одного деда захоронили, лет сто, не меньше ему было. Так вот, приехала на следующий день после похорон его внучка, говорит, давай деда снова раскопаем, мол, по ошибке там кольцо какое-то необыкновенно дорогое, фамильное уронила, сразу не заметила. Плачет, убивается. Сжалился над ней Кузьмич, пошли раскапывать, открывают крышку, а дед лежит и на них глазами хлопает. Внучка в обморок сразу. Оказалось, сон летаргический у деда был. А потом, как наука объясняет, от недостатка кислорода дед в себя пришел. И что? Обратно – то не закопаешь. Вот внучка- то убивалась, что за кольцом полезла. Дед-то зажиточный был, наследство ей хорошее оставил.

– Слушай, Славка, хороший ты парень. Но семья у тебя нехорошая, скажу я тебе.

–С чего ты взял?

– Дело он говорит, – Серега понимающе закивал.

– С неделю назад подъезжает к нам один крендель. Джип черный, срезу видно, при деньгах. Говорит, я родственник этой вашей Банщиковой. Достаньте, мне мол, уронил перстень дорогущий. Мы повелись, думали, что денег прилично отсыплет, а он что сделал: сломал нам черенок лопаты, сам копать взялся, нас не допустил. Машину подогнал чуть не в саму могилу и отправил нас за новой лопатой. Возился там что-то, возился, кинул нам по сотне и уехал. Тоже мне, сотня. Да лопата больше стоит. Нам – то конечно выдаю, да и экскаватор копает, но мы – то закапываем вручную. Выслушали от начальников, хорошо, что за свой счет не заставили покупать ее.

– А что за машина: Я что-то не припомню такого родственника у нас!

– Да номер три шестерки. Буквы не запомнились, невнятные, но цифра- точно три шестерки. Я еще обругал его, думаю, вот чертяка, и номера такие же!

За что я люблю Петрухина, так это за четкость мысли. Что бы не говорили, но интеллигенция не в первом поколении проявляется даже за ширмой болезненной пристрастности к горячительному и некоторой маргинальности.

Ясное дело, что Славка, удержавшись от падения носом в стол после принятого на грудь для подробного доклада, в этот вечер станет для меня недоступным в плане общения. По голосу я поняла, что до этой стадии ему не хватало буквально пары порций.

Но мне на сегодня он и не нужен. Пусть расслабится с товарищами. Я открыла дверца вновь нового шкафа. Была одна, как мне показалось, чудесная идейка, хотя, чего скрывать, опасная. Я осторожно потянула за тонкий хвостик волос и на меня вывалились парики всех расцветок. Зеркало время от времени отражало меня, преобразившуюся, порой донельзя.

Когда дошла очередь до последнего парика, я немного расстроилась. Все не то, не так. Черный, как вороново крыло, с такими же блестящими, чуть лоснящимися здоровым блеском чужими волосами, мне отвратительно не шел. С глянцевого стекла на меня смотрела чистая цыганка. Не то, чтобы я была натуральной блондинкой, но черный цвет волос изменял меня до неузнаваемости. Причем, красавицей я отнюдь не стала.

Я отошла на несколько шагов назад, прикинула тут же скалившийся джинсовый сарафан непонятного размера. Он был такого покроя, что мог подойти, как молоденькой стройной студентке, так и беременной женщине. Беременной. А что, это тоже интересная мысль. Люди что обычно запоминают в первую очередь, необычные признаки: яркую одежду, необычный цвет волос, а потом долго напрягают память, стараясь выудить из нее хоть какие-нибудь приметы, вроде формы носа или наличия родинок, или шрамов. Шрамы, конечно, я нарисовать не смогу, все-таки не художник, хоть и жалела об этом, в моей профессии часто это могло крепко к случаю пригодиться. Да и условия здесь приближены больше к военно-полевым, но хорошую подушку подобрать вполне можно.

Я еле дотерпела до утра. Лешка трубку так и не брал. Мне это теперь было на руку. Усевшись за кухонным столом, я нарисовала черным карандашом, отыскавшемся самым чудесным образом в бесконечных кухонных ящичках. Безусловно, он был отнюдь не предназначен для наведения красоты. Глаза царапали острые шипики – занозы, которые мне так и не удалось убрать затупившимся ножом. Каждый раз наслюнавнивая по старинному бабушкиному способу грифель, я, высунув от напряжения язык, выводила густые черные стрелки на глазах, неимоверно, почти неестественно выводя линию бровей за глаза, чтобы лицо приобрело слегка кукольный вид.

Немного подумав, я решила, что даже хорошо, что губы накрасить нечем. В такую жару они только растекутся по лицу, а неопрятный вид иметь мне не хотелось.

Ярко-розовая рубашка, которую я накануне вечером предусмотрительно постирала, уже высохла. Ткань подразумевала слегка помятый вид, что тоже для меня было замечательно. Утюга здесь, естественно, тоже не было. Моя подушка, на которой я последние дни обминала своими щеками в ожидании неизвестности, влезла под джинсовый сарафанчик, как родная. Подпоясавшись одним из ремешков из таинственного шкафа с разномастными одеяниями, припудрила лицо тальком, чтобы противно не блестело.