Негасимое пламя

— Они бросили оружие и обменялись доспехами на память. Боги, похоже, лишили их разума, потому что противники не заметили неравного обмена: медный доспех за золотой. Раньше я считал, что это просто рассказ, но теперь, понимаете, Чарльз, я нахожу в нем совершеннейшую аллегорию дружбы. Друзья отдают друг другу самое дорогое и не думают о цене!

— Верно!

— Для меня матросская роба — самое настоящее золото. Так примите же мою медь! Первый же корабль, отчаливший из Сиднейской бухты, привезет с собой не только мой дневник с восхищенным описанием ваших достоинств, но и письмо к крестному, где я перечислю причины, по которым вас просто обязаны возвести в чин капитана!

Чарльз бледнел и краснел.

— Благодарю вас от всего сердца. Нет, это невозможно — мне никогда не везло с продвижением по службе. Неужели вы в силах что-нибудь изменить?

— Как сказал, так и сделаю.

— Что ж… Постараюсь поверить. Должен поверить! Знаете, я настолько не привык к… Как бы это сказать… К привилегиям, к…

— К тому, чтобы получать заслуженное?

Чарльз поднялся.

— Чувствую себя словно в тот день, когда адмирал Гамбьер[14] произвел меня в гардемарины!

Он протянул руку к полке и коснулся корешка книги, судя по виду — молитвенника.

— Боюсь, не смогу я сейчас показаться на глаза экипажу.

— Понимаю — вам надо побыть одному, поразмыслить.

— А вы, Эдмунд, вы заступите на вахту?

— Конечно! Я даже успел выспаться!

Я неожиданно пошатнулся и упал на койку. Чарльз рассмеялся.

— Поднимается ветер! Вот теперь-то мы и проверим фок-мачту!

— Пожалуй, мне надо проветриться.

(10)

Я осторожно прошел в кают-компанию. Веббер полировал край длинного стола с редким для него, однако совершенно бесполезным трудолюбием: стол был настолько исцарапан и захватан, что наводить на него лоск не имело смысла. Я с удовольствием поднялся на шкафут, к грота-штагу. Мы и в самом деле прибавили скорость. Пока я был у Чарльза, дела, похоже, поправились — на грот-мачте поставили лиселя, на случай, если ветер станет сильнее. На воде, прямо по носу, золотилось пятно солнечного света, но за кормой громоздились огромные рваные тучи, которые, казалось, не столько гнались за нами, сколько нависали сверху зловещими грозовыми замками. Можно было еще раз принять ванну, но я не решился, а вместо этого спрятался в укрытие. Первый резкий поток воды с силой ударил в палубу и отскочил от нее. Через минуту к ливню добавился град, так что вахтенные попрятались или прикрылись руками, защищая головы. Один забежал под судовой колокол и стоял там, хохоча над остальными. Град кончился так же внезапно, как и начался; за ним — словно в театре сменили декорации — последовал ветер, а вовсе не дождь. В несколько минут мир почернел, море стало грязно-серым. Совершенно неожиданно тучи словно стерли, остался только ветер и солнце: яркое солнце, вечерний, закатный свет, пронзительное, желтое светило, что рассыпало вокруг лучи, медленно скатываясь за горизонт подобно золотой гинее. Но и оно выцвело, полупрозрачные облака потянулись между нами и сияющим солнечным шаром. Глядя вдоль борта на ют, я заметил, что солнце садилось не строго на запад, а под углом к северу. Облака плыли высоко, прямо в зените, медленно продвигаясь вперед; ветер дул умеренно, но ровно, постепенно крепчая.

Склянки пробили конец первой полувахты. Церемониальная передача вахты прошла при посвежевшем ветре и усилившейся качке. Со шканцев явились мистер Смайлс и мистер Тейлор.

— Ну, мистер Смайлс, как погода?

Мистер Смайлс, однако, не был расположен к беседе. Я привычным путем спустился в пассажирский салон.

Боулс и Пайк сидели за длинным столом, под большим кормовым окном. По сложившейся традиции, место в центре считалось моим, сам не знаю почему. Я облюбовал его с самого начала, да так и повелось. Боулс, в свою очередь, сидел по левому борту стола, а Пайк, объект подвижный, перемещался, куда хотел. Скажем, сейчас он занимал мое место!

— Мистер Пайк, пересядьте.

Он оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Касторовая шляпа сползла на затылок. Заслышав мой голос, он попытался сдвинуться, не отрывая локтей от стола, и всем телом неловко дернулся в сторону Боулса.

— Что с вами, Пайк? Да отвечайте же, Ричард!

— Мистер Пайк, к несчастью, позволил себе вчера вечером лишнего, — объяснил Боулс.

— Похмелье, значит. Боже правый, да вы же прежде спиртного в рот не брали! Выходит, чему-то вас наше плавание научило. Похмельную голову лучше всего преклонить на койку…

Мистер Боулс предостерегающе покачал головой.

— В чем дело?

— Момент неподходящий. Как вам погода?

— Мистер Смайлс, хотите — верьте, хотите — нет, ничего особенного не сказал.

Мистер Боулс огорченно насупился.

— Никогда не думал, что буду голодать, что привыкну жить в постоянном страхе и все-таки — вот, пожалуйста!

— Как Виллер.

— Да уж, с обителью вам не повезло, сэр.

— А я не позволю каким-то там предрассудкам разлучить меня с моими подопечными.

— Бывают же бесчувственные люди. А что за подопечные у вас?

— Бесчувственные?! Смею вас уведомить, мистер Боулс…