Негасимое пламя (СИ)

– Ну, – он рассеянно взъерошил пятернёй волосы на затылке. Становиться причиной перемен в чьей-то жизни оказалось непривычно и неуютно. – Я-то золотых гор не зарабатываю. И не заработаю. Зато мне раз в четыре дня могут оторвать голову. Или проклясть.

– Это ты к чему?

– Да к тому, что спутник жизни из меня, как из лешего домохозяйка, – раздражённо буркнул Верховский. Привычка не замечать очевидного и ставить под сомнение всё подряд порой делала эту женщину невыносимой. – Лучше нам всё это прекратить. Пока я тебе жизнь не сломал.

– А ты намерен сломать?

Прозвучало это почти насмешливо. Смелая улыбка делала Марину завораживающе красивой; здравомыслие стремительно сдавало позиции, уступая пьянящему безумию. Безумию… Верховский рывком отстранился. Он, кажется, намеревался решать проблемы, а не создавать новые.

– Я бы не хотел, – сказал он тихо и серьёзно. – Оперативники безопасности живут не то чтобы долго и не то чтобы счастливо. Мне уже недавно… пожелали здоровья, – он невольно усмехнулся. – Теперь пятьдесят на пятьдесят: либо сдохну, либо нет.

– Пятьдесят? Так врачи сказали?

В этом она вся. Вместо заламывания рук и горестных стенаний – деятельный интерес. Разве ей не полагается раствориться в тумане, предварительно прибавив собственное проклятие поверх того, что уже есть?

– Врачи пока ниже шестидесяти сбить не могут, – сухо признал Верховский. – Значит, всё-таки скорее сдохну.

– А как звучало?

– Какая разница?

– Саш, я вообще-то работаю с вероятностями, – Марина мягко рассмеялась. – Знаешь, почему мыши умирают от проклятий реже, чем люди?

– Какие ещё мыши?..

– Подопытные. У них смертность раза в два ниже, чем показывают диагностические методики, – она лукаво улыбнулась, будто речь шла о чём-то забавном. – Потому что мыши не разумные. Не знают, что их прокляли, и живут себе спокойно. Иногда до глубокой старости.

– Методики ваши, значит, сбоят.

– Нет. Они рассчитаны на людей, – нравоучительным тоном сообщила Марина. Верховский сердито вздохнул: связавшись с научницей, он рисковал теперь получить лекцию где угодно и когда угодно. – Мы иной раз делаем проклятия самоисполняющимися. Ничего сверхъестественного, – она рассмеялась, заметив, как он скептически хмурит брови. – Люди опускают руки, или лезут на рожон, чтобы пощекотать нервы, или зацикливаются на том, чем их прокляли. По статистике со стопроцентной вероятностью сбываются только самопроклятия, понимаешь?

– Предлагаешь делать вид, что всё прекрасно? – ядовито уточнил Верховский. – И тогда оно всё как-нибудь само собой рассосётся?

– Да нет же! – Марина в сердцах хлопнула ладонью по одеялу. В её искренней горячности было что-то заманчиво убедительное. – Ни в коем случае! Надо здраво ко всему подходить, вот и всё. Потому и спрашиваю, чем таким тебя прокляли.

Он всерьёз задумался. Эта женщина не просто не испугалась нарисованной им сумрачной картины будущего – она всерьёз хотела помочь. И могла помочь. Лидия говорила когда-то, что там, где есть знание, нет места страху… Бездумно блуждая взглядом в извивах узора на выцветших обоях, Верховский осторожно сказал:

– Точно я не запомнил. Что-то про смерть в самый ответственный момент. И ещё… про безумие, – последнее слово далось ему с трудом. Может, эта часть уже начала сбываться – иначе какого чёрта он делает тут, с ней?..

– Так и сказано – «в самый ответственный момент»? – въедливо переспросила Марина.

– Нет. Не помню. Я должен сдохнуть перед чем-то важным, – Верховский изобразил кривую усмешку, – а всё, что я делаю, пойдёт наперекосяк. Надо сказать начальству, чтоб серьёзных поручений мне не давали.

Марина пропустила эту паршивенькую шуточку мимо ушей. Ей чрезвычайно идёт задумчивость – до той же степени, до какой смущение портит её черты, далёкие от классической правильности. По крайней мере, наедине с ним она больше ничего не стесняется.

– Ну, насчёт смерти трудно что-то предположить. Больно формулировка расплывчатая, – заявила Марина. – Надо понять, что для тебя – важное, и держать ухо востро. А насчёт безумия… Старайся следить за своими мыслями: не заходят ли куда-нибудь не туда. Сомневайся во всём. Думай, почему ты думаешь то, что думаешь. С людьми разговаривай. В одиночестве свихнуться проще, – она неуверенно улыбнулась, разом нарушив гармонию черт лица. – Нет, дело, конечно, твоё… Я не навязываюсь, не подумай…

Верховский прикрыл глаза. Свалить на неё ответственность за этот выбор – более чем соблазнительно. Пусть мысли о ней не вызывают лихорадочного восхищения, но с ней… спокойно, что ли? Да, пожалуй, так и называется это незнакомое прежде состояние. Следует заметить, вполне счастливое. Но ей-то от него одна морока. Всё равно что связывать себя со смертельно больным. Леший побери, лучше бы так и путался с Сиреной – ту хоть не жалко…

– Мне бы до сорока дожить, – усмехнулся он, не спеша размыкать веки. – Хотя из оперативников раньше попрут. Буду шиковать на пенсию по какой-нибудь инвалидности и радоваться… – он осёкся. Рассказывать о прошлом? Ей? Ну уж нет.