Яр молчал. Ему вдруг пришло в голову: будь на его месте кто угодно другой – Щукин поступил бы точно так же. Этот человек не делит людей на таких и сяких, и справедливость у него своя. Вот эта самая. Которой важно, кому станет лучше.
– Спасибо, – искренне сказал Яр. Благодарил он не столько за возню вокруг аттестации, сколько за что-то другое, сокровенное, взволновавшее привычный порядок мыслей. – Постараюсь вас не подвести.
Щукин смешливо надул щёки.
– Ну это уж как получится! Экзамен сложный, – повторил он в который раз. Огляделся по сторонам, словно за время их короткого разговора в зале мог появиться кто-то чужой. – Покажи хоть, что умеешь-то. Чтоб я тебя с чистой совестью на аттестацию отправил.
Яр не без удивления обнаружил, что довольно улыбается. Кроме Щукина, он не знал людей, способных расположить к себе кого угодно – безо всяких ментальных чар.
***
Гитарные струны назойливо и дробно позвякивали, неуверенно скользя от звука к звуку под требовательными пальцами настройщика. Иногда дребезг затихал на пару мгновений – когда Антон вынимал из зубов сигарету, чтобы выдохнуть крепко пахнущий дым. Набившиеся в тесную кухоньку жильцы и гости почти не обращали на музыканта внимания. Кто-то сподобился открыть форточку, и сквозящее через неё зимнее дуновение слегка холодило кожу – иначе было бы вовсе нечем дышать. Мишка искренне любил подобные сборища. В тесноте, да не в обиде.
– Ну, Миш, давай за твои профессиональные успехи! – провозгласил балагур Женька, салютуя Старову кружкой с томатным соком. Он единственный из всех был за рулём, но шумел так, будто выпивал наравне с остальными. – Открывай, так сказать, новые горизонты и не останавливайся на достигнутом! Виват!
– Виват! – грянуло на разные голоса в тесных кухонных стенах.
Мишка вместе со всеми поднял чашку – благородной посуды на компанию, разумеется, не хватило, но никто здесь носов не воротил – и поддержал не слишком справедливый тост. Это ведь не у него успехи, это начальству взбрело в голову его поощрить. Если честно, он сам не слишком понимал, почему.
– По школе не скучаешь? – Диана отняла от губ длинную тонкую сигарету и изящным движением стряхнула пепел в щербатое блюдце. – Как там без тебя твой восьмой «А»?
– Уже девятый, – для порядка поправил Мишка и вздохнул. – Виноват я перед ними, конечно. До экзаменов не довёл.
– Сдадут, не переживай, – пробормотал Антон, сосредоточенно терзая колки. – Ты ж их ещё с практики вёл. Там любого разбуди средь ночи – расскажут, зачем Александр крестьян освободил.
– Ага, и почему его потом убили, – меланхолично прибавила Диана. – Добро наказуемо.
Мишка открыл было рот, чтобы поспорить, но Женёк раздумывал над словами проворнее.
– Добро надо делать, что бы там ни было, – уверенно заявил он и щедро плеснул себе сока. Кроме него никто томатный не жаловал, так что двухлитровой пачкой он владел безраздельно, хоть и делал вид, что не претендует на монополию, всякий раз возвращая сок на середину стола. – Иначе жить будет совсем невыносимо.
– Тогда следующий тост – за добро, – серьёзно сказала сидевшая в уголке Маша. Она была маленькая и тихая, но к её голосу неизменно прислушивалась вся горластая компания.
– И за крестьянскую реформу! – тут же прибавил Женёк. – Тох, ну что там? Петь будем сегодня, нет?
– Соседи не одобрят, – посмеиваясь, заметил Мишка. Его, как всегда, в городе играть не тянуло, и хорошо: Антон обращается с гитарой не в пример ловчее.
– До десяти имеем право, – подкрутив последний колок, гитарист любовно устроил на колене лаковый чёрный корпус и дразняще пробежался пальцами по струнам. – Ну, с чего начнём?
Мишка не пел, только слушал, слегка раскачиваясь в такт нехитрой мелодии. За окном не в лад подвывал ветер. То ли из-за этого злого зимнего дуновения, то ли из-за подспудного ощущения неправильности расслабиться в компании друзей никак не получалось. Раньше Мишка не чувствовал так явственно собственного отличия от остальных – наверное, потому, что прибегать к магии ему прежде почти не приходилось. Да и была эта самая магия чем-то вроде собирания марок или вот, как у Антохи, игры на гитаре – не слишком значимым увлечением, приносящим больше удовольствия, чем пользы. А теперь увлечение обернулось изнурительными тренировками, не всегда приятной рутиной и – профессией. Тоже непростой. Может, это она виновата…
– Мих, чего пригорюнился?
– Да так, – Старов не без труда загнал в слова бесформенный призрак тревоги. – Ребят, а вы никогда не задумывались… ну… тем ли мы в жизни занимаемся? Что мы хорошего делаем? Что после нас останется?
– Наши песни, – Антон неуловимо шевельнул пальцами, лаская струны.
– Какая разница? – почти одновременно выдохнула Диана вместе с облачком дыма. – Смысла в жизни нет. Существуй и наслаждайся.
– Как вы, ребят, не знаю, а я занимаюсь тем! – громогласно заявил Женька. – После меня останутся мои философские труды. Студенты долго ещё будут потом проклинать моё имя, зубря какой-нибудь тридцатый билет!..
– А что, Миш, тебе твоя работа не нравится? – негромко спросила Маша.