Негасимое пламя

Дэвид пожал плечами. Современная иллюстрированная утренняя газета, которая бросила бы вызов устарелым стандартным изданиям, была его заветной мечтой.

— Спросите что-нибудь полегче! — с усмешкой ответил Дэвид. — Боссы все еще изучают предложение.

Он постоял минуту, созерцая огромные станки, совершающие одни и те же движения с уверенной грацией хорошо обученных танцоров. Они вызывали в нем благоговение и восторг; и все же он ненавидел их. Было что-то бесчеловечное в их слепой мощи. Он отвернулся и быстро пошел к двери.

— Пока, Мак, — негромко бросил он и ступил в лифт. Дверцы сомкнулись с резким металлическим звуком, и Дэвиду показалось, словно он вырвался на свет из подземелья, где обитали чудовища, пожирающие человеческие жизни.

Вернувшись в кабинет, он снял с вешалки подле двери теплое пальто, надел его и надвинул на лоб, примяв привычным жестом, мягкую фетровую шляпу, которая, по словам Гвен, придавала ему сходство с Шерлоком Холмсом. Письмо в конверте, лежавшее на столе, напомнило ему, что он еще не опустил его в ящик директорской почты. «Подождет до утра», — подумал он, выдвинул ящик стола, бросил в него письмо и повернул ключ.

В эту минуту дверь за его спиной распахнулась, и девушка, доставившая Мисс Колючке столько неприятностей, предстала перед ним.

— Могу я поговорить с вами? — спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Разумеется, — ответил Дэвид с холодной учтивостью, — но не находите ли вы, что сейчас несколько поздновато?

Она была явно взволнована и возмущена. Ее подведенные тушью зеленовато-синие глаза с голубыми веками гневно сверкнули. Плотная фигурка в зеленом джемпере, туго обтягивающем грудь, и в короткой черной юбке, высоко открывающей крепкие ноги, вызвала в нем раздражение. Пышные рыжие волосы — естественные или крашеные, он не разобрал — пламенели над бледным лицом с вздернутым носом и большим алчным ртом. «Ну и красотка!» — подумал он и с трудом сдержал усмешку, заметив болтающиеся в ушах большие медные кольца.

— Я уж не раз пыталась повидать вас, — воинственно заявила она, — но вы всегда так заняты!

— Да, я обычно занят, — ответил Дэвид. Внешность девицы и ее манеры внушали ему неприязнь, и в голосе его зазвучали резкие ноты. — Чем могу служить?

Он взглянул на часы:

— Я тороплюсь домой.

— Почему вы не даете мне возможности проявить себя? — в ярости воскликнула она. — Ваши помощники говорят, что это не они выбрасывают в корзину мои статьи. Это делаете вы. Почему вы перечеркиваете своим синим карандашом все, что я пишу?

— Потому, что вы не умеете писать, — откровенно заявил Дэвид.

— Но я научусь. Я должна научиться. Я хочу стать журналисткой!

Дэвид был не в силах преодолеть охватившее его раздражение.

— Я бы советовал вам, мисс…

— Мэрфи. Джан Мэрфи…

— Я бы советовал вам, мисс Мэрфи, — сухо продолжал Дэвид, — заняться делом… более отвечающим вашим талантам.

— Я знаю, что вы имеете в виду… — Девушка на лету подхватила намек. — Я пробовала стать манекенщицей, официанткой, актрисой. И ни в чем не добилась успеха.

— И поэтому вы вообразили, что можете быть журналисткой?

— И буду! — выкрикнула девушка. — Я посещаю школу журналистики, и там говорят, что у меня есть задатки и что…

Улыбка Дэвида смутила ее. Она знала, как скептически относились опытные журналисты к таким учебным заведениям. Единственной школой журнализма могла быть, по их мнению, какая-нибудь солидная газета.

— И потом, — продолжала Джан, постепенно теряя уверенность, — Том, то есть мистер Бейли, считает, что у меня есть нюх на новости.

— Да, он так считает?

Дэвид испытывал сильную усталость, упорство девушки начинало выводить его из терпения.

— Я натолкнула его на две-три хорошие темы.

— В самом деле?

— Он говорит, что я могу тут продержаться, если только вы не вышвырнете меня.

— Личным персоналом занимается мистер Бейли, а не я, — устало сказал Дэвид, и в тоне его прозвучала циничная нотка. — Во всяком случае, пройдет неделя-другая, и я уже больше не буду выбрасывать ваши материалы. Я слагаю с себя обязанности главного редактора и коммерческого директора «Диспетч».

Он ужаснулся при звуке этих слов. Они вырвались у него почти бессознательно.

— Что-о? — Девушка уставилась на него широко открытыми глазами, в полном замешательстве перед этим неожиданным признанием, обнаружившим глубокую душевную смуту, скрытую под внешним бесстрастием.

А Дэвид уже мысленно проклинал себя, поняв, что он себя выдал. Как могло случиться, что он открыл этому нелепому созданию то, о чем еще никто другой и не подозревал? Какой абсурд! Новость облетит всю редакцию раньше, чем правление получит его письмо. Вероятно, принятое нм решение взвинтило его нервы до предела. Она только бросила камень, который пробил в его сдержанности брешь. Боже, как унизительно! Он презирал свою слабость, ненавидел себя за то, что оказался таким непроходимым глупцом!

Смущенный и раздосадованный, не смея признаться самому себе, что он взывает к ее милости, Дэвид добавил:

— Директора об этом еще не знают.