Негасимое пламя

Надо выбросить из головы всякие иллюзии и свыкнуться с мыслью, что как писатель он не представляет большой ценности; надо избавиться от интеллектуальной самонадеянности — это она породила у него переоценку своих способностей. В конце концов он вынужден признать, что эти способности отнюдь не выдающиеся.

Ему не удалось воздействовать силой пера даже на журнальную братию, которая скрепя сердце одобрила бы его статьи, несмотря на проводившиеся в них тревожащие и непопулярные идеи. Чего он не мог простить себе, это судьбу неудачника. Он горько обвинял себя в том, что вообразил себя библейским Давидом, способным вызвать на бой Голиафа и обрушить на него град слов, фактов, логических аргументов.

Но он не из тех героев, которые могут бросить вызов «Силе несокрушимой». Он — жертва собственного наивного оптимизма — пал духом, лишь только понял, что борьба его с Голиафом обречена на неудачу. Конечно, перо могло бы быть сильнее пращи, но оно оказалось жалким оружием, которое легко ломается в борьбе с военно-промышленными силами, главенствующими в международной политике.

Обладай он несокрушимым духом, он продолжал бы борьбу, несмотря на окружавшую его враждебность, а он позволил этой враждебности одолеть и обезоружить себя. Презирая себя за это, Дэвид в то же время не желал признать, что поражение его было окончательным.

Надо начинать все сначала, решил он. И нечего ждать каких-то необыкновенных результатов или становиться в позу человека, готового пожертвовать всем во имя «мира и благоденствия человечества». Ему смешны хвастливые декларации Подобного рода. Надо научиться работать тихо и терпеливо, вроде тех муравьев, о которых говорила Мифф, получая удовлетворение от этого постоянного незаметного труда, работать ради достижения великой цели.

Служба у Джан и будет первым шагом на этом пути. Все его размышления лишь подтверждают правильность этого вывода: надо смиренно браться за предложенную ему работу, не думая, что подчинение мисс Мэрфи и ее требованиям уязвляет его профессиональную гордость. Редактирование журнала, размышлял он, даст ему полезный опыт; ну, а приказы Джан — «это тоже благо». Оп улыбнулся, представляя, с каким удовольствием она будет отдавать ему эти приказания.

Продолжая улыбаться, он встал и пошел дальше, мрачное настроение его рассеялось, а мысль о комичности ситуации, в которой он очутился, подбадривала. Когда он открыл дверь в свою комнату, у м-с Баннинг и во флигельке Чезаре было уже темно.

«Все, что тебе осталось, мой дорогой Дэвид, — сказал он себе, — сохранить чувство юмора при этом новом повороте судьбы».

Глава X

— Ох, наконец-то! — М-с Банпннг торопливо засеменила от своей двери в залитый утренним солнцем дворик — в волосах бигуди, пухлые щечки трясутся от сдерживаемого любопытства и стремления сохранить собственное достоинство, вставная челюсть вот-вот выпадет. — А уж мы с Чезаре до полусмерти перепугались, все голову ломали, что бы такое могло с вами приключиться.

— Простите меня. — Дэвид кормил Перси кусочками сухого печенья, которые обнаружил у себя в шкафу. — Я как раз собирался вам объяснить…

— Ничего себе поведеньице, — взорвалась м-с Баннинг. — Так обойтись с нами! Чезаре уж решил, что вы допились до белой горячки. Могли ведь ненароком и в реку свалиться или куда еще, да и утонуть за милую душу. Я было хотела сообщить в полицию, но он не позволил. «Подождем денек-другой», — говорит.

— Вот же черт возьми! — громко воскликнул Дэвид, напугав Перси. — Я и не предполагал, что вы станете так волноваться.

— Гадкий! Гадкий! — пронзительно закричал Перси. — Пай-мальчику не пристало браниться!

— Славный старина Перси. — Дэвид просунул палец в клетку и почесал попугаю головку. От блаженства Перси прикрыл глаза белыми веками.

Услышав голос Дэвида, из своей конурки выбежал Чезаре; он громко приветствовал соседа, чуть не задушив его в своих объятиях.

— Так рад! Так рад! — кричал он, — Я, Чезаре, так рад, что ты жив-здоров, compagno![Приятель! (итал.)]

— Я как раз хотел объяснить миссис Баннинг, — смущенно сказал Дэвид. — Должно быть, у меня немного помутился рассудок от гриппа. — Он постучал себя по лбу. — Вышел прогуляться… и заблудился… стал искать дорогу домой… И тут на меня наткнулся один мой приятель… отвез к себе… заставил пролежать целый день в постели. Подарил мне новый костюм. И дал работу.

— Вот здорово! — обрадовался Чезаре. — Выходит, снова выкарабкался в люди, si?

— Не совсем еще, — мелкие морщинки вокруг рта Дэвида собрались в улыбку, — еще только карабкаюсь.

Чезаре и м-с Баннинг принялись выкладывать ему свои неприятности, словно он отсутствовал много месяцев; они считали само собой разумеющимся, что Дэвид примет их беды и огорчения близко к сердцу.