Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

Следует отметить, что все одиннадцать подписавших этот акт являлись галичанами, то есть представляли собой вполне конкретную, географически очерченную группировку и далеко не сразу получили признание у членов ОУН на расположенных к югу и востоку территориях. Зато в Галиции и иных населенных украинцами западных областях Бандера пользовался почти безоговорочной поддержкой. Следует отметить, что в этом имелся некий психологический феномен, поскольку его роль в организации нельзя было назвать особенно положительной. По сути именно действия Бандеры в 1934 году стали причиной грандиозного провала и разгрома ОУН польской полицией, от которого она так до конца никогда и не оправилась, и приведшего столь многих ее членов в тюрьму или на эшафот. Однако сила его личности была такова, что этот не посещавший родину с того же 1934 года человек, проведший весь период войны, за исключением 1940 и половины 1941 года в тюрьмах и лагерях и не имевший в это время никакой возможности руководить организацией, одновременно стал ее символом и даже дал неофициальное имя националистическому движению. Имелись значительно большие основания именовать членов ОУН-Б и впоследствии УПА “лебедевцами” или “шухевичистами”, но этого не произошло, и всему миру они известны как бандеровцы.

Степан Бандера

Андрий Мельник

В течение некоторого времени члены Революционного провода (РП) ОУН еще сохраняли внешнее приличия по отношению к председателю ПУН Мельнику. Однако после того, как тот 7 апреля 1940 года потребовал разбирательства возникшей ситуации в Главном революционном трибунале ОУН, Бандера и Стецько отбросили деликатность и открыто обвинили Мельника в незаконном занятии поста и неумелом руководстве организацией. 8 апреля Бандера впервые назвал себя проводником ОУН, предъявив свои претензии на руководство всем украинским националистическим движением. Никаких активных действий со стороны Мельника не последовало. Вместо этого в течение приблизительно двух месяцев тянулись переговоры между ПУН и РП ОУН, что, однако, можно объяснить и объективными причинами. Находившиеся в Кракове сторонники Бандеры имели опыт подпольной работы и привыкли рисковать, тогда как разбросанные по всей Европе члены ПУН были скорее теоретиками, оторванными от боевой работы и из-за сложной системы конспирации практически не имели возможности контактировать с кем-либо, кроме проводников краевых экзекутив. На украинских землях они появлялись крайне редко и всегда оперировали только кличками теоретически известных им членов организации. Совершенно иной была позиция их противников: “РП ОУН как своими многолетними непосредственными контактами с членами ОУН, так и позднейшими знакомствами в тюрьме получил поддержку сотен и тысяч членов ОУН. Они знали его не только по имени в “Сурме” или из заголовка в “Розбудове нации”[307], они видели его среди себя в подпольной жизни, в акции, в тюрьме. Для них во многих случаях кличка была только формальностью, поскольку все они были знакомы между собой по революционным действиям. Каждый член РП ОУН насчитывал десятки лично знакомых ему и преданных активистов ОУН, которые ориентировались на него, на его слово и на его должность. Личные связи нередко перевешивали организационные. Когда настала критическая минута… ПУН мог рассчитывать только на знакомые ему лично единицы, преимущественно закордонного актива и на людей, одинаково относящихся как к ПУН, так и к РП ОУН. РП ОУН, однако, в то же время располагал сотнями лично знакомых и тысячами связанных кличками членов[308]”[309]. Кроме того, ПУН утратил инициативу и темп в противодействии РП ОУН и начал решительно бороться против них лишь 13 августа 1940 года. Мельник распорядился создать краевую экзекутиву в Галиции и направил во Львов своего проводника Ярослава Гайваса (“Быстрый”) с группой референтов для подрыва позиций РП ОУН в критической точке. Столь длительная задержка позволила сторонникам Бандеры существенно укрепить свои позиции.