Негодяи

Шел по тропе мимо поваленных деревьев, спиленных не так давно, но лесоруба уже не было. Остановился и прислушался. Нормальные звуки природы. Но не звуки пилы, металла по дереву, не звуки машин. Странно, что этот эффект столь совершенен.

Подошел к краю поляны. Вот откуда этот странный свет. Здесь, похоже, царило лето, поскольку свет шел сверху. И воздух теплее. Гамильтон сохранял спокойное выражение лица. Медленно шел в центр и увидел деревья, которых здесь не должно быть. Он хотел соблюсти этикет, но трудно это делать по отношению к тому, кто пренебрегает своим поместьем. Будто с него погоны сорвали и в грязь бросили. Ему захотелось накричать на них. И стало стыдно за то, что захотелось.

– Хотели меня видеть, сэр? – сказал он, обращаясь к самому высокому из деревьев.

Прошла всего пара недель с того момента, когда его вызвали на встречу с Терпином в Кебл. Командир был в гостях у декана и попросил Гамильтона присоединиться к нему за профессорским столом. Тогда это выглядело совершенно естественным, колледж Кебл существовал в этом мире и тогда, когда Гамильтон был еще студентом. Он, как обычно, прибыл в Оксфорд и, как обычно, выслушал пересуды дежурных по поводу Моргана. На мгновение остановился у часовни, подумав об Энни, о том, как ужасно ему ее не хватает. Но он даже смог смотреть на часовню и любоваться ею, и был доволен своей выдержкой. К тому времени он уже несколько недель находился в отпуске. Должен был понять, что это подозрительно долго. А перед этим его использовали для бросовой работы, куда его отправляли младшие офицеры, даже не позволив ему вернуться в драгунский полк, который без конца выходил на учения в Шотландии. Действительно, он должен был понять, прежде чем ему это открыли, что его держат подальше от чего-то важного.

Именно у декана Кебл он впервые повстречал Терпина, столько лет назад, когда ему впервые предложили секретную службу. Для некоторых, сказал тогда Терпин, равновесие, ежесекундная оценка и изменение всего, начиная с военной силы и заканчивая личной этикой, есть то, что сдерживает войну между великими державами и их колониями по всей Солнечной системе, то, что ощущается нутром. Это было за пару лет до того, как медики-теологи занялись исследованиями осознания равновесия человеческим умом. Гамильтон обнаружил в себе подобное свойство. Терпин уже тогда был таким, каким Гамильтон знал его все последующее время, с лицом из сплошных заплаток выращенной искусственной кожи, изрезанным в переулках Киева и наполненных грязной жижей в окопах в Зимбабве.

Но входя в резиденцию декана в этот раз, после десятилетий, проведенных на службе, Гамильтон отдал честь, казалось, совершенно иному Терпину. С гладким лицом, безо всяких следов пережитого. Гамильтон проявил осторожность и не среагировал. А Терпин ничего не сказал.

– Интересные сегодня люди собрались, майор, – сказал он тогда, кивая в сторону пришедших в резиденцию декана. Гамильтон огляделся. Действительно, теперь, когда он вспоминал это, то осознал, что именно в тот момент его собственное чувство равновесия опасно накренилось, готовое рухнуть.

Рядом с людьми в парадной форме, вечерних костюмах и одеяниях священников стоял небольшой олень.

Не то чтобы это было чье-то необычное домашнее животное. Его взгляд следил за передвижениями людей и ходом бесед, а потом он стал принимать в них участие, и его рот, из которого исходили слова, выглядел до ужаса человеческим. Гамильтон быстро глянул туда, где существо в водовороте прозрачных одежд разговаривало с капелланом. Рядом была видна вращающаяся колонна… будто постоянно падающих птиц или не совсем птиц, а искусственных устройств связи, которые часто посылали Чужаки, чьи силы кружили вдоль границ Солнечной системы. Видимо, падающие птицы были для усиления эффекта, а не… хотелось бы назвать это одеждой… проявлением идеи того, что Чужаки объединяются в огромные вращающиеся структуры, планируя свои действия. Вращающаяся колонна держала бокал вина – каким-то немыслимым образом. Эти создания – леди, предположил Гамильтон. Скорее, понадеялся.

– Во Дворце все в бешенстве, – сказал Терпин. – Относительно того, относительно этого.

У Гамильтона не нашлось разумного ответа. Он о таком слышал, естественно. Достаточно, чтобы презирать это и попробовать сменить тему. То, что новый король дозволял и даже приветствовал подобное, вероятно, к стыду Элизабет… Гамильтон прервал себя. Даже в мыслях нельзя себе позволять думать о королеве столь личным образом насчет того, что она чувствует или не чувствует по отношению к своему супругу.

– Не в твоем духе все это? – спросил Терпин.

– Нет, сэр.

Терпин помолчал, раздумывая, и сам перевел разговор на другую тему.

– Бодлеанская библиотека, думаю, теперь расширится до бесконечности.

– Это ей на пользу.

Терпин кивнул в сторону угла.

– Итак. Что насчет него?