Негодяйские дни

   - И тебя коснулся Знак пути, крестьяночка? - ухмыльнулся он.

   От этой улыбки кровь обычно застывала в жилах того, кому преназначалась. Но женщина оказалась не из пугливых. Бесконечно простым и в то же время грациозным жестом она распустила шнурок, стягивающий блузку, передернула плечами, чтобы та спала, и глазам Такайры предстали груди - округлые и чуть вытянутые, как дыни. 'У неё должна быть очень нежная кожа - подумал он. - У всех толстушек всегда нежная кожа!'.

   - Твоя тень упала мне на душу, - тяжело дыша, сказала женщина. - И позвала за собой. Позволь Дарине остаться...

   Подняв брови, Такайра разглядывал её, и взгляд был таким откровенным, словно не только с плеч спустила она небеленый лён сорочки, а вовсе избавилась от одежды, представ обнаженной в свете ущербного месяца и почти потухшего костра.

   Не вставая, он протянул руку, провел по линии, которую обрисовывало простое шитьё спавшей ткани. Женщина коротко вздохнула, задрожав под его пальцами. Подалась к нему. Забыв про кийт, Такайра притянул её обеими руками, лаская настойчиво и грубо, сжимая пышную плоть пальцами и губами. Дарина была сильной и страстной. В ту ночь он делал с ней всё, что желал, и вряд ли хотя бы половину подобных ласк знал её мрачный супруг, с утра до ночи не покидающий своей кузни. Но она не сопротивлялась, не стыдилась, не зажималась и этим только подтвердила догадку Коршуна. Такая ни за что не вернётся домой - или он берет её с собой, или одна из окружающих трясин, чавкнув, навсегда поглотит это пышное, в самом соку расцветшей женственности, тело.

   Давно минула полночь. Поднявшийся на дежурство Старший, увидев их, лежащих прямо на голой земле в обнимку, только хмыкнул. Знал, что Такайра не спит, даже если кажется неподвижным. А вот женщина спала - разметались по сосновым иглам волосы цвета спелой пшеницы, голые груди с ярко алеющими от ласк сосками бесстыдно распались в стороны, а лицо было спокойным и прелестным. Сейчас ни тени сомнения не пробегало по распухшим губам, истомным кругам под закрытыми глазами, покрытым испариной вискам.

   Такайра гибко и бесшумно поднялся, оделся, махнул Старшему рукой, подзывая. Что же - жалость ему не свойственна, только трезвый расчёт. Избавиться от тела - не проблема. Проблема еду готовить в походах. Надоело жрать всухомятку!

   Отходя от спящей женщины, над которой с хищной улыбкой уже склонялся Старший, Коршун даже не оглянулся. Сама напросилась. Мой путь - мои правила.

   Его путь растянулся на долгие годы. И все это время Дарина была рядом - незаметная, когда нужно - страстная, безотказная, в общем, как оказалось, незаменимая. 'Время скрепляет людей посильнее брачных оков, - думал Такайра, продолжая разглядывать ее округлые плечи и волосы, давно потерявшие золото в дорожной пыли. - Особенно если привыкаешь к человеку, как к... вещи, без которой невозможно обойтись!'.

   За очередным поворотом дороги показались посты Изиримской заставы. Всадники въезжали в город.

   ***

   Мара явилась незадолго до полуночи. От неё пахло морем, водорослями, холодным песком, еще не прогретым весенним солнцем - словно ветер подул с прибрежной полосы. Не говоря ни слова, прошла мимо Такайры, просматривающего карты в кресле у стола, закрылась в купальне с горячей водой, которыми славился 'Пенный дом' - далеко не дешевая гостиница, где любил останавливаться всякий сброд при деньгах. Владелец 'Пенного дома' - марл Ассойро, был когда-то эмиссаром Колокола, а уйдя на покой, открыл свое дело. Надо ли говорить, что бывшим соратникам он предоставлял приличные скидки и твердой рукой держал гостиницу и персонал, не допуская досадных недоразумений, типа потерявшегося перстенька с самоцветами или банальной поножовщины между гостями. Для последнего существовало 'Серебро Талассы', тоже принадлежавший ему трактир на второй портовой линии, где к убийствам относились так же просто, как и в любом из Диких городищ.

   Прибывая в Изирим, Коршун всегда останавливался у Ассойро, так как тот был в курсе последних новостей - и из мира света, и из мира теней, предоставлял ему и его людям лучшие комнаты, и мог оказать почти любую услугу. В Изириме Такайра давно не промышлял и спутникам запрещал, потому вполне мог себе позволить, не таясь, вселяться и жить в комфортных апартаментах, где у каждого из них была отдельная комната с купальней, а у атамана еще и с отдельным выходом на задний двор.

   - Ты голодна? - спросил он, когда Мара показалась на пороге купальни обнаженная, босиком прошлепала к сундуку под окном, куда были убраны вещи, покопалась в нем и вытащила короткую, едва прикрывающую бедра сорочку, расшитую мелким жемчугом.

   Накинув ее, женщина села у старинного зеркала в деревянной, резной раме, взяла с мраморной столешницы щетку для волос и принялась расчесывать пряди, которые после купания в морской воде всегда становились жесткими и блестели, словно были облиты маслом. Даже пенная ванна, давшая имя гостинице, не помогала.