Негодяйские дни

   Мара вернула кинжал на место, завязала волосы в узел и, держась руками за край камня, чтобы не кувыркнуться вниз, неожиданно погрузила лицо в воду. Странный звук разнесся вокруг - высокий и дрожащий, как одна единственная нота. Он то взлетал и бился об камни узкой подземной пещеры, то стрелой устремлялся вперед - в сумрак открывающегося огромного пространства, где скользили тени, серебрились стайки мелких рыбешек, а яркие на свету кораллы казались росчерками чернильного пера на листе едва светящегося розового песка Талассы.

   Через несколько минут женщина подняла лицо, тыльной стороной ладони стерла капли. Поменяла положение: села, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Приготовилась ждать.

   Прилив уже начал лизать близкие к 'грибу' камни, и из тумана слышалось взволнованное фырканье Амока. Мара сидела неподвижно, не отрывая глаз от черной поверхности колодца. И дождалась. В тех местах, где капли крови упали в воду, разгоралось сияние, раскрывались, словно два бутона, сияющие, неправдоподобно большие и яркие глаза без ресниц. Вот уже и лицо выплыло из толщи вод - бледное, обрамленное иссиня-черными волосами, медленно колышущимися в невидимых течениях.

   - Кто зовет меня? - раздался глухой гулкий голос.

   Такого языка не слышала эта земля.

   Мара протянула дрожащую ладонь и коснулась воды, стараясь не потревожить изображение.

   - Это я...

   Глаза поймали ее в прицел, расширились удивленно. Вспыхнули ярче.

   - А-Мара! Тебе нужна помощь?

   - Мне нужен совет, Наи-Адда!

   Из глубины та протянула тонкую руку к ладони Мары. Пальцы - настоящие и призрачные сцепились лучами морских звезд.

   - Говори!

   - Человек умер. Разве мертвец может снять проклятие?

   На прекрасное лицо набежала тень раздумий. Брови, словно сплетенные из черненой серебряной проволоки, сошлись на переносице, бледно-розовые губы шевелились, листая неслышимые тексты.

   Прилив шумел ближе, ощутимо давил на уши рокотом и плеском волн... Мара раздраженно оглянулась, дернула плечом, когда услышала нервное ржание коня, которому вода уже покрыла копыта.

   - Есть выход! - воскликнула названная, и волосы взметнулись, собравшись грозовым облаком над лунным ликом. - Кровь земли, вскормленной солнцем, смешать в пропорции пятьдесят к одному с твоей кровью, слюной и соком. Облить смесью тело умершего, поджечь - и войти в огонь. Если не испугаешься - пламя выжжет свою часть проклятия!

   Мара вскочила на ноги. Смех был безумен. Перекрыл плеск и мерную поступь волн, нервное фырканье коня. Подобные сияющим бутонам глаза смотрели из глубины печально.

   - Девочка... - сказала Наи-Адда. - Мне так жаль, девочка! Этого не должно было случиться!

   Мара резко оборвала смех. Неожиданно потемневшими глазами взглянула на нее.

   - Нет большего зла, чем детские мечты! - проговорила с трудом, словно судорога сдавила горло. - Благодарю тебя. Мне пора возвращаться.

   Не говоря больше ни слова, она легко спрыгнула с камня. Вернулась к жеребцу, успокоила его тихим шепотом, и в воде, достававшей ей уже до бедер, вывела из Ока.

   Прекрасное нечеловеческое лицо какое-то время еще колыхалось, словно отражение облака, принявшего необычайную форму.

   - Иногда они сбываются... - голос заполнил опустевшее Око. - Но не для тебя...

   ***

   И было все, как он хотел. Ее тонкие пальцы сминали нежнейшие простыни, царапали сильную мужскую спину, оставляя на ней длинные кровавые полосы, были настойчивы, бесстыдны, нежны, неумолимы, искусны. Такайра многому научил ее за прошедшие годы. Реши он продать Мару - заломил бы небывалую цену, ведь кроме мышечных рефлексов, опытных поцелуев, страшащих глубиной и силой, было в ней нечто, от чего можно было сойти с ума. Он затруднился бы определить... Но знал, что даже будь она невинна и безыскусна - ЭТО позвало бы с такой силой, что устоять было бы невозможно. С ней одной Коршун ощущал себя так, словно стоял на грани бытия, готовясь спрыгнуть. И делал шаг...

   Только к полудню они уснули. Он прижимал к себе ее узкую спину, грудью ощущая витые шрамы, о происхождении которых догадывался, ладонью накрыв лоно и низ живота. Губы словно срослись с ее затылком - неровная кожа на шрамах будоражила их. На полпути между явью и сном Мара прошептала, чуть повернув лицо:

   - Что такое кровь земли, вскормленной солнцем, Айра?

   Он приподнялся на локте, удивленно посмотрел на нее.

   - В Крире так называют вино. Это из песни Аделя Мойяра о солнце, полюбившем землю:

   Ты ласкала меня
   И забыла простить.
   Подарила себя -
   Я забыл отпустить.
   Я вскормил твое тело,
   Ты дала свою кровь -
   В спелых ягодах
   Зреет наша любовь...

   Мара шевельнулась, всем телом прижалась крепче - лишь на миг, но он понял, что она благодарна. Через мгновение ее ровное дыхание теплело на его руке.

   ***

   - Прогуляйся, - Такайра взял Мару за подбородок, повернул лицом вправо-влево, разглядывая едва заметные розовые следы - все, что осталось на коже от побоев. - У меня дело в 'Серебре Талассы', после я найду тебя.

   Сунул ей в руки кошель.

   - Развлекись...