Чувствуя, что голова идёт кругом от всех возможных вариантов, чтобы не упасть с ненадёжного сооружения, ухватилась за руку старика.
- Дед Кеша, - медленно произнесла, стараясь не думать о том, что мои догадки верны.
- Чегой? - тихо отозвался Иннокентий Иоаннович.
- Но я слышала, что ваша жена умерла десять лет назад. Почему семьдесят? - виски заломило, а к горлу подступила тошнота. Врач предупреждал, что мне нельзя перенапрягаться, но каких-то критериев определения уровня нагрузки дать не смог. Просил только осторожнее быть.
- Доложили, кумушки? - усмехнулся тот и посмотрел на меня. Увидев, в каком я состоянии (сомневаюсь, что лучший, в своё время, врач-акушер мог не правильно истолковать зелёный цвет лица и дёргающиеся колени), дед Кеша тревожно нахмурился и стал медленно подниматься со скамейки. Встав, он протянул мне руку. - Пойдём. доведу тебя. А то ты бледная, дрожишь и потом холодным покрылась. Тебе врач ничего не говорил по поводу нагрузок, ась?
- Говорил, - слабо улыбнувшись, осторожно встала, положив свободную от пакета с едой руку на живот. - Только у меня угадать никак не получается, когда остановиться надо.
- Ох, молодёжь, - покачал головой Иннокентий Иоаннович, подставляя мне свой локоть.
Зайдя в подъезд, аккуратно и не спеша поднялись вдвоём с дедом Кешей на третий этаж, где и находилась моё временное пристанище.
Открыв дверь, пропустила старика вперёд, зайдя следом и сразу же направившись на кухню. Сложив покупки в холодильник, налила себе и деду Кеше сока, после чего вернулась к своему гостю, уже успевшему удобно расположиться в кресле в единственной комнате.
- Спасибо, милочка, - усмехнулся Иннокентий Иоаннович, с благодарностью принимая у меня стакан. Взглядом указав на диван, старик велел, тоном не терпящим возражений. - Садись. А то рухнешь ещё в обморок, что я с тобой делать буду, а?
- Да ладно вам, дед Кеша, - вздохнув, всё же последовала его совету. Отпив сока, зажмурилась от удовольствия. - Ох, хорошо как... И всё же, почему вы сказали, что ваша любимая женщина умерла семьдесят лет назад?
Стари помолчал немного, снова смотря в никуда и вертя в руках свою старую трость. Затем поставил стакан на журнальный столик и заговорил, тихим, усталым голосом:
- Я тогда молодым врачом был. Сосунок ещё, ни войны, ни жизни не видел. Влюбился в неё, когда учёбу заканчивал. Она меня на год младше была. Я ж не знал, как к ней подступиться, пока счастливая случайность не свела нас на одном студенческом празднике. Такого счастья, как в тот момент, когда она согласилась со мной встречаться, я не испытывал ни до этого момента, ни после. Мы начали жить вместе, и это было самым лучшим временем, - дед вздохнул. - Вот только я всё сам и испортил. Теперь-то понимаю, что одного виноватого в том, что случилось, быть не может. В любви всегда два человека участвует. И виноватыми они могут быть только оба. Но тогда... Я её подавлять начал. Диктовать условия свои. Ревностью изводил. Тамара терпела. Долго терпела, за что уважаю её до сих пор. Затем в один далеко не прекрасный день, она собрала вещи и ушла. И даже встречаться со мной не захотела после, - дед Кеша говорил и говорил, а за каждым его словом слышалась глухая тоска и боль потери, отзывающаяся в моей душе грустью и печалью. - Я со злости уехал в другой город. И только там, спустя некоторое время, понял, что люблю-то её одну. И что согласен быть с ней на любых условиях. Пусть даже придётся себе на горло наступить... Я поехал обратно, хотел прощение попросить. Да, хотел, - старик замолчал, нервно теребя край пиджака.
- Она не простила?
- Эх, если бы так, милочка, - печально усмехнулся Иннокентий Иоаннович. - Когда я приехал в свой родной город, её родители рассказали мне, что Тамара поехала за мной. Она стояла на остановке, когда какой-то мужчина, за рулём машины, сбил её. Насмерть. Вместе с нерождённой девочкой. Так я в один день стал сиротой... И не смог больше никого полюбить так же, как мою Тамару. Конечно, после войны, вернувшись домой, женился. Семью завёл... Вот только чувства притупились и любить больше не мог. Радует, что жена попалась мне понимающая... Да и прожили мы с ней, душа в душу. Сына вон, воспитали. Да...
- Сочувствую вам, - вздохнув, допила сок и обеспокоенно посмотрела в строну окна. - Вас не потеряют?
- Детонька, я ж не к тому тебе рассказал, что бы ты меня старика жалела, - дед Кеша покачал головой. - Я тебе хочу сказать, что бы ты из-за обиды своей, жизнь себе не поломала. Про ребёнка молчу уж.
- Это всё сложно, - хмыкнув, покачала головой. - И далеко не так красиво и с таким накалом чувств, как у вас, дед Кеша. Вы на кладбище поедете?
- Да. Положу цветы на могилу. И попробую научиться жить без неё. Снова, - Иннокентий Иоаннович неспешно поднялся с кресла и качнул головой. - Сиди. Сам захлопну за собой. Но над моими словами подумай. Настоящая любовь даётся в жизни всего один раз. Остальное всего лишь её суррогаты.
- Дед Кеша, я подумаю. Честно, - кивнула головой и тепло улыбнулась старику. - Удачи вам.