Неидеальная страсть

Хозяин вечера, магнат авиастроения Говард Хьюз, держался в стороне от шума и суеты, наблюдая из-под навеса за силуэтом Хеди, который трудно было спутать с чьим-нибудь другим. Она облокотилась на перила террасы; длинное серебристое платье облегало ее фигуру, обнажая великолепную спину, наряд завершали длинные перчатки в тон платью. Хеди притягивала своей чувственностью. Блестящий атлас ниспадал на ее кожу, скользил по телу, лаская, обволакивая идеальную грудь, спускался по животу, намекая на эротичный пупок и прокладывая путь к желанному лону. Подобное совершенство дополнялось, по мнению восхищенного Хьюза, еще и незаурядным умом.

Чтобы произвести впечатление на Хеди, Говард показал ей один из своих цехов, производивших самолеты, и ее сразу же заинтересовало функционирование этих устройств, бросающих вызов закону гравитации. Она попросила Говарда одолжить ей несколько брошюр по аэродинамике, которые увидела в его кабинете, и, прочитав их, купила книги о строении птиц и рыб. Через несколько дней Хеди послала ему свои эскизы авиационных конструкций, которые восхитили его и которые он бережно хранил.

Магнат был на грани одной из своих привычных панических атак – он боролся с политиками и правительствами, одержал победу над авиакомпанией «Пан Ам», покорил небо и бури, ему удалось поднять в воздух над Атлантикой огромный четырехмоторный лайнер, но он не мог заполучить столь желанный трофей: Хеди Ламарр. Хотя миллиардер упорствовал в своих попытках, она хорошо знала, к чему могут привести более серьезные отношения с ним. У них уже состоялся некий эпизод в спальне, и ему приписывали романы с Кэрол Ломбард, Авой Гарднер и Джинджер Роджерс среди прочих. Обсуждались также его спорадические связи с Кэри Грантом и Эрролом Флинном. Словом, Говард Хьюз прекрасно соответствовал распущенности «светского общества», да к тому же был эмоционально неуравновешенным и параноиком. Даже если бы он предложил ей роскошные подарки, дома, самолеты, шикарные автомобили и драгоценности, Хеди не уступила бы его постоянной настойчивости.

Ветерок мешал Хеди, и она накинула белую шаль. Когда мужская рука протянула ей бокал шампанского, она заметила, что Говард с заговорщическим видом улыбается: он был слегка пьян. У Хеди уже было достаточно богатых мужчин с трудным характером, и ее не интересовало общение еще с одним.

– Хеди, ты гораздо лучше тех витринных кукол. Выходи за меня замуж, и давай сбежим отсюда куда подальше, – пробормотал он.

– Ты не выдержишь жизни со мной, Говард, не сможешь меня вытерпеть, – с иронией ответила она.

– Мягкий голос дополняет твою загадочную красоту. Выходи за меня.

Когда к ним присоединились Рита Хейворт, Ингрид Бергман и Кэтрин Хепберн, Хьюз прекратил свои попытки завоевать Хеди. А она вскоре устала от болтовни и покинула их. Хеди не пила спиртного и не слишком наслаждалась такими встречами, предпочитая проводить время дома, в хорошей компании.

Европа находилась в состоянии войны, а Япония угрожала Тихоокеанскому региону; союзники требовали участия Соединенных Штатов в конфликте, однако в Беверли-Хиллз все это казалось далекой сказкой, какой-то ужасной фантазией.

Многие влиятельные и привлекательные мужчины тянулись к Хеди, испытывая страстное желание. Ее окружали льстецы и покровители, но она все равно чувствовала себя одинокой. Наверное, пришло время сделать выбор и создать узы подлинной привязанности. Она одержала победу – всего за три года стала известной в Америке и Европе. В двадцать семь лет Хеди задавала себе вопрос, не пора ли внести в свою жизнь немного спокойствия и стабильности, может быть, выйти замуж, завести детей, создать семью?

На студии «Метро» она встретила Джина Марки, известного писателя, продюсера и сценариста, который сделал еще и блестящую карьеру военно-морского офицера. Во время работы он был очень доброжелателен и распространял на Хеди душевное спокойствие. Она не хотела повторять своих ошибок, но, посомневавшись, согласилась выйти за него замуж. Частная церемония должна была состояться на следующей неделе.

31

Мудрые люди говорят, потому что им есть что сказать, а дураки – потому что им нужно что-то сказать.

Платон

Буэнос-Айрес, март 1942 г.

Фриц ехал на заднем сиденье своего «Роллса» по очень широкому и оживленному проспекту имени 9 Июля. Машина обогнула новенький обелиск, чтобы въехать на проспект имени Ро́ке Са́энса Пе́ньи. Через несколько минут они прибыли на Майскую площадь, и водитель направил автомобиль к Розовому дому [5], штаб-квартире исполнительной власти Аргентины. Фриц пересек усаженный пальмами дворик, чтобы встретиться с полковником Пероном, ожидавшим его в кабинете на первом этаже.

– Позвольте мне представить вам полковника Мануэля Са́вио, – сказал ему Перон, широко улыбаясь.

– Я слышал о полковнике.