Нейлоновая шубка

Он пришел домой поздно вечером. В комнате было тихо. В комнате было необычно уютно. Чувство свободы с новой силой овладело всем его существом. Пренебрегая былыми запретами, он съел кусок жирной ветчины без хлеба и лег в постель, не вымыв ног. Он поставил на полированный финский табурет настольную лампу и начал читать.

Вскоре он заснул, не потушив света. Ему приснился дивный сон. Ему привиделось, будто он уже не адвокат-перегородочник. Он ученый. За работу «Имена-отчества в эпоху матриархата» ему дали докторскую степень. Он обнаружил, что в те далекие времена наименования давали не по отцу, а по матери. Мужчин тогда величали Степан Марусевич, Иван Катевич, Илья Наташевич. Это открытие принесло адвокату мировую славу. Шестнадцать академий выбрали его своим почетным членом. Английские коллеги вручили ему горностаевую мантию. Ее немедленно отобрала жена, чтобы сшить из нее шубку. Но это даже не огорчило Сугоняева. Он улыбался во сне.

Утром он встал свежий, словно младенец, вынутый из купели. Он походил в кальсонах по комнате, насвистывая марш из кинофильма «Цирк». «Черт возьми, получается не так уж плохо, — подумал он. — Жить можно!»

Завтракал он в комсомольском кафе. Ему подавала милая официантка, с виду совсем подросток. Она обслуживала его с трогательной заботливостью и отказалась от чаевых. Он опять вспомнил жену. Заспанная и злая, она вставала утром с постели, чтобы в сердцах швырнуть завтрак на стол. Она подавала еду с полузакрытыми глазами, словно боялась разогнать сон. Потом валилась на кровать, и, когда адвокат уходил на работу, вдогонку ему доносился извозчичий храп.

В консультацию Василий Петрович явился раньше обычного. Он дал несколько бесплатных советов и принял любопытное дело о самовольной постройке мезонина.

Обедал адвокат в шашлычной «Эльбрус». На этот раз он съел грандиозный фирменный шашлык и выпил три большие рюмки коньяку. Из «Эльбруса» он, не раздумывая, пошел в кино.

Показывали картину из жизни одного заграничного тенора. Красавец тенор менял костюмы, влюблялся заочно в девушек и временами морально переживал. Все герои, несмотря на разные там неудачи и душевные травмы, безудержно веселились. Они пели и плясали в роскошном особняке, где полы были выложены черно-белыми плитами, такими чистыми и блестящими, что в них можно было смотреться, как в зеркало.

И одеты были герои по самой что ни на есть последней моде, и ужинали они при свечах, хотя и была электрическая проводка. И все они были красивые, сытые и вежливые; только один раз некий красавец джентльмен дал красавцу тенору по скуле так, что певец отлетел в другой конец зала. Но тенор тут же поднялся, такой же красивый, как и был: волосы гладко причесаны, галстук на месте и белый платочек в боковом кармане. Он поднялся с пола, подошел к красавцу джентльмену, смахнул мизинцем пушинку с лацкана его пиджака и вдруг дал ему по зубам так, что того перенесло через стол… Нет, что бы там ни говорили, просто замечательная картина, весело смотреть… «Алло, алло, я вас люблю, алло, алло, я вам пою…» И песня замечательная… «Алло, алло, со мной всегда, алло, алло, моя звезда…»

В зале зажегся свет. Адвокат поднялся с места. От музыки и выпитого коньяка его сильно пошатывало.

«…Алло, алло, моя звезда…» Он приехал домой на такси и лег на тахту… «…Алло, алло, со мной всегда…»

Василий Петрович проснулся поздно вечером. Коньяк и фирменный шашлык сделали свое черное дело. Страшная изжога раскалила его внутренности. «Не надо было есть чесночного соуса, — сказал он себе. — Ты же знаешь, тебе нельзя. И коньяк не надо было пить! — Он начал искать соду. — И шашлыка не надо было жрать, идиот паршивый!» Соды нигде не было. Он опять лег на тахту. И тут его так схватило, так сжало сердце, что он со всех ног кинулся за валидолом.

Он запихал таблетку под язык, сел на стул и нашел пульс. «С пульсом хреново», — констатировал адвокат.

В эту ночь Василий Петрович спал плохо. Утром он едва собрал себя по частям. Он не пошел в кафе. Он пожевал сухарик и запил его плохо заваренным чаем.

На работе Сугоняев чувствовал себя вялым и разбитым, словно его измочалил в драке красавец джентльмен.

Вечером ему стало еще хуже. Болело сердце. Боль отдавалась под лопаткой. Ныла рука. «Так можно угодить в урну», — с тоской подумал адвокат. Он вспомнил о жене, заботливой и нежной в дни его болезней.

— Инга! Ингушонок! — прошептал Сугоняев, отвернулся к стене и заплакал.

В эту ночь адвокат натерпелся страха. Утром из зеркала на него глянуло испуганное лицо. Под глазами висели большие мешки. Старческая тара! Лицо было бело-серое с желтыми разводами у глаз. «Нет, с таким рельефом долго не протянешь!» — сказал себе адвокат и снял трубку.

Василий Петрович позвонил жене.

— Инга. Ингушонок! — жалобно позвал он.

Жена не ответила. Она передала трубку Милице.

— Что там еще у вас случилось? — спросила старшая.

— Мне очень худо.

— Ему худо, — передала старшая младшей. — Вам морально нехорошо? — спросила у адвоката Милица.

— И морально и физически.

— Так вам и надо, бабник несчастный, — мстительно сказала старшая.