Нейро-панк (СИ)

В сознание он возвращался медленно, словно всплывал из глубин липкого застоявшегося пруда. Во рту стоял металлический привкус, такой сильный, что наваливалась тошнота. Язык был отвратительно сухой и непослушный, будто он долгое время облизывал свинцовый брусок.

Непослушным было и тело. Соломон машинально, еще не открыв глаза, напряг мышцы, но положение его тела в пространстве не изменилось. Единственное, что он мог сказать – его тело находилось в сидячем положении. Соломон пошевелился и сразу же ощутил какую-то препятствующую силу, сдерживающую руки и ноги. Связан?..

- Бонжорно!

Глаза сами собой распахнулись, как ставни рассохшегося дома, пропуская внутрь свет и разбавляя им застоявшийся воздух внутри. Не солнечный свет, машинально отметил он, электрический. В помещении, где он сидел, горело несколько мощных ламп, их ярко-желтые ореолы резали глаза. Соломон беспомощно заморгал. Он все еще был слеп, но слух, обоняние и тактильные ощущения подсказали ему, что он сидит в каком-то достаточно просторном помещении, окруженный людьми, чье дыхание можно было разобрать сквозь слабый гул ветра и жужжание ламп.

- Если быть точным, сейчас вечер, сеньор детектив, но вы так сладко спали, что уместнее пожелать вам доброго утра. Кстати – коса дивертенте! – приговоренных к смерти обычно вешали на рассвете, вам это известно? Говорят, это было последней пыткой для приговоренного. В ожидании петли он всю ночь не спал и мучился, потирая уже зудящую шею. Можете считать меня циником, но мне кажется, что причина была в другом. Утро – символ пробуждающегося мира, обновления. Утро подчищает следы ночи, всего темного и злого. Поэтому убивать людей лучше всего на заре. Их призраки не станут никого тревожить, рассеются, воспарят в утренней дымке прямиком на небеса…

«Сейчас я вырву тебе язык», хотел сказать Соломон. Он даже открыл рот, но ничего членораздельного произнести не смог, голосовые связки терлись друг о друга сухими канатами.

- Примите извинения за то, что вас разбудили. Есть одна процедура, которую вы должны пройти, пребывая в сознании. Но это всего лишь досадная мелочь. Еще несколько минут – и вы сможете вернуться в свой сон.

Франчезко Пацци говорил мягко и напевно, казалось, что его слова рождены россыпью тончайших стеклянных колокольчиков. С бритвенно-острыми краями. Такой голос может загипнотизировать, закрутить мысли. Такому голосу нельзя доверять. Но выбора у Соломона не было, даже закрыть уши было не в его силах.

«Забудь об этом горластом петухе, - буркнула ему тень старого Соломона Пять, недовольно наблюдающая за его растерянностью, - Осматривайся. Думай. Ищи способ сбежать. Эти парни похитили детектива Транс-Пола. Это не просто шалость. За такое пощады не будет. Значит, они идут до последнего и понимают это». Соломон стал осматриваться, не обращая внимания на боль в затекшей шее.

Судя по всему, они находились в комнате недостроенного дома. На оконных стеклах еще были наклеены предохранительные бумажные полосы. Из неоштукатуренных стен торчали тонкие хвостики проводки. По углам лежал хлам – осколки кирпича, доски, фанерные обрезки, упаковки из-под строительных материалов. Большие щели в стене были наспех заклеены старыми газетами и пожелтевшими афишами, сообщавшими о единственном выступлении в Фуджитсу всемирно-известного «Джазового оркестра Хьюна». Он разглядел собственные плащ и шляпу, лежащие на пустой картонной коробке из-под утеплителя, его отчего-то неприятно покоробило то, как аккуратно они были сложены.

И пахло здесь так, как обыкновенно пахнет в пустых домах, застоявшейся сыростью, краской и чем-то едким. Значит, не логово Мафии. Просто перевалочная база. Маленькая комната в ничем не примечательном сером обелиске, одном из сотни в городе и, скорее всего, где-то на окраине. В таких местах никто не живет. Даже если он закричит изо всех сил, так громко, что полопаются сосуды в глазах, его никто не услышит. Тут просто никого нет на несколько километров в округе.

Здесь были люди. Один, два, три… Никто не пытался прятаться, все расслабленно сидели или стояли, не прикасаясь к стенам, чтоб не запачкать известкой дорогих костюмов. Кто-то курил, кто-то читал журнал, кто-то равнодушно глядел в окно. Четыре, пять… Пятеро. Все неуловимо похожие друг на друга, все молчаливые и леденяще-спокойные, даже нечеловечески молчаливые, точно накачанные под завязку контрабандным "Иоанном-Молчальником". При этом, надо думать, специалисты своей работы. По сравнению с ними «Дженовезе» выглядели бы дешевыми игрушками.

Сам Соломон был привязан к инвалидной коляске, стоящей в центре комнаты. То, что привязывали на совесть, сознавая всю важность, он понял сразу. Широкие кожаные ремни с двойной прошивкой. Такие не разорвешь и не расслабишь, держат, как стальные обручи. Ловко, сеньоры, очень ловко. Соломон мог лишь шевелить пальцами и кивать головой, что рефлекторно и проделал.