Нейро-панк (СИ)

- Еще одно отражение наших с вами душ, сеньор детектив. Лень в своем истинном и полном обличье. Да, она лежит в этой позе постоянно и даже не делает попытки подняться. Ее кормят внутривенно, и только поэтому она еще жива. Если вы положите еду в десяти сантиметрах от нее, мадам Лень не протянет руки, даже если будет умирать от голода. По прежнему не ощущаете родственных чувств? Разве не приходилось вам самому страдать от собственного слабоволия, от готовности выпустить вожжи судьбы и доверить ее бегу свое будущее? Эта женщина лишь пошла дальше, вот и все. Ее можно поджечь, но она не станет даже делать попыток сбить пламя, предпочтет сгореть заживо, лишь бы не вынырнуть из дарованного ей ленью счастья.

- Еще две… - пробормотал Соломон, взглянув вперед, - Заканчивайте свою страшную экскурсию.

- С превеликим удовольствием. Клетка номер шесть… Позвольте представить вам алчность, сеньор детектив.

Алчность тоже оказалась женщиной. Впрочем, Соломон не сразу уверился в этом. Алчность забилась в дальний угол, пританцовывая на куче собранного там хлама, ее движения были судорожны, как у пугала на ветру, взгляд – испуганный и в то же время яростный. Увидев Соломона, женщина затряслась, обхватив костлявыми руками, похожими на сегментированные конечности насекомого, свое богатство. Оно состояло из мусора – кусков сломанной мебели, металлических болтов и гвоздей, разбитых бутылок, мятых салфеток, окурков и оберток. Но судя по тому, как затрепетало в непритворном ужасе тело женщины, эта груда была ей дороже собственного ребенка. Соломон поспешно отошел – и алчность, довольно урча, свилась на своих сокровищах.

- Опять же, абсолютно естественное состояние человека, - прокомментировал подоспевший сеньор Пацци, - Мы ведь тоже дрожим за наши богатства. За семью, репутацию, убеждения. Даже за такое призрачное богатство, как свое будущее. Чем же мы лучше этой дамы, которая не стесняется своих страстей? Напротив, мы лицемернее и лживее. Жажду обладать чем-то мы так часто прячем за долгом, неизбежностью или справедливостью! О, если бы все люди в мире были так просты и в то же время так полны, как здешние экспонаты…

- Не хотели бы занять одну из клеток? – спросил Соломон, ощущая хинную горечь во рту, - Кажется, вы настолько восхищаетесь здешним собранием, что были бы польщены подобным предложением?

Сеньор Пацци рассмеялся. Как многие люди, привыкшие сдерживать свои эмоции за холодной змеиной оболочкой, в смехе он открывался, смеялся искренне и долго.

- О, не уверен, что гожусь для подобного. Мы с вами слишком испорчены наносным сором цивилизации, ржавчиной культуры и тленом условностей. Мы потеряли те свободные исконные чувства, которыми отличаются здешние экспонаты. Мы испорчены, сеньор Данте. Только нейро-скальпель может снять лишнее, да и то…

- Это, надо полагать, зависть? – Соломон, как ни тянуло его ускорить шаг, чтобы вырваться скорее из ужасного музея, остановился перед последней клеткой, - Давайте же, сеньор вице-капореджиме, отыщите очередное меткое словцо.

- К чему? – вскинул бровь Пацци, - Здешняя коллекция тем и хороша, что не требует пояснительных надписей на клетках. Ведь каждый ее обитатель знаком нам не хуже, чем собственные пальцы на руках.

Зависть из седьмой, последней, клетки, выглядел хуже прочих своих соседей. Его тело сохранилось неплохо, выглядело относительно здоровым и молодым. Но лицо выражало неподдельное страдание, столь отчаянное, что Соломон ощутил невольное сочувствие. Зависть всхлипывал, горестно вздыхал, и конечности его дрожали, как в лихорадке. Судя по всему, он испытывал бесконечную и бездонную боль, столь острую, что выдерживать ее человеческое тело было практически не в состоянии.

- Перед вами существо, исполненное зависти, - указал на него рукой Пацци, - Весьма неприятная картина, вы скажете. И будете правы. Ничто не вызывает у нас, людей, большее отвращение, чем завистник, трясущийся от желания забрать то, что принадлежит вам и мучающийся оттого, что это не в его силах. Долой лишние краски, долой грим, дорогой сеньор детектив! Перед вам зависть в чистой химической форме, очищена от примесей, как препарат на предметном стекле микроскопа. Наблюдайте же. Вглядывайтесь. Ужасайтесь. Это существо несчастно, потому что стремиться обладать всем, что видит у других. Как его сосед-обжора, оно никогда не наестся, потому что подобный голод невозможно удовлетворить. Если путь к совершенству может показаться благородным безумием, то путь зависти – безумие жалкое. Увидев одноглазого, зависть в попытке приблизиться к нему, само лишит себя глаза. И второго – если увидит слепца. Не рассуждая о смысле, она просто тщится заполучить то, что есть у других. И вечно мучается, понимая всю тщетность усилий.