«Теперь пора болезни кончиться, – решила Алис. – Встанем и постараемся сегодня же добиться чего-нибудь. У меня только десять дней до прибытия к месту вероятной казни, и второй из них сегодня вечером истекает».
Утром, когда входили в комнату Алис, ей принесли завтрак. Принцесса сообразила, что скоро придут убирать со стола жалкое подобие посуды, и тогда она опять увидит Этона.
Она не ошиблась: Этон явился снова и, не обратив ни малейшего внимания на то, притронулась ли она к еде или нет, распорядился вынести из комнаты стол, который обычно вносили уже накрытым.
Когда бойцы, походившие на боевых роботов, выходили, Этон пропустил их вперёд, а сам задержался в комнате. В руке у него была обычная книга дорогая из натуральных материалов.
Алис, полулежа в кресле, прекрасная, бледная, покорная, казалась святой девственницей, ожидающей мученической смерти.
Этон подошел к ней.
– Герцог Амель, он монархист, как и вы. Подумал, что вас может тяготить то, что вы лишены возможности исполнять обряды. Поэтому он изъявил согласие, чтобы вы каждый день читали ваши молитвы. Вы найдете их в этой книге.
Заметив, с каким видом Этон положил книгу на столик, стоявший возле Алис, каким тоном он произнёс слова «ваши молитвы» и какой презрительной улыбкой сопровождал их, Алис подняла голову и более внимательно взглянула на офицера.
И тут по его строгой причёске, по преувеличенной простоте скафандра и лёгкой броне, отличающейся от брони основного военизированного состава экспедиционных сил, по его гладкому, как мрамор, по такому же суровому и непроницаемому лбу она узнала в нём одного из тех мрачных людей, каких ей приходилось встречать при дворе императора отца.
Ее осенило внезапное вдохновение, что происходит только с людьми гениальными в моменты перелома, в те критические минуты, когда решается их судьба, их жизнь.
Эти два слова – «ваши молитвы» – и беглый взгляд, брошенный на Этона, вдруг уяснили Алис всю важность тех слов, которые она произнесёт в ответ.
Благодаря свойственной ей быстроте соображения эти слова мгновенно сложились в её разуме.
– Я? – возразила девушка с презрением, созвучным презрению, подмеченному ею в голосе молодого офицера. – Я? Герцог Амель, этот развращённый человек, отлично знает, что я не одного с ним вероисповедания. Это ловушка, которую он мне хочет поставить.
– Какого же вы вероисповедания? – проявил интерес Этон с удивлением, которое, несмотря на его умение владеть собою, ему не вполне удалось скрыть.
– Я скажу это в тот день, – с притворным воодушевлением заявила Алис, – когда достаточно пострадаю за свою веру!
Взгляд Этона открыл для Алис, как далеко она продвинулась в своих стараниях одной этой фразой.
Однако молодой офицер не проронил ни слова, не сделал ни малейшего движения, и только взгляд его говорил красноречиво.
– Я в руках моих врагов! – продолжала Алис тем восторженным тоном, который она подметила у пуритан. – Уповаю на веру свою! Или вера спасёт меня, или я погибну за неё! Вот мой ответ, который я прошу вас передать Герцогу Амелю. А книгу эту, – прибавила она, указывая пальцем, но не дотрагиваясь, словно боясь осквернить себя таким прикосновением, – вы можете унести и пользоваться ею сами, ибо вы, без сомнения, рьяный сообщник Герцога Амеля, сообщник в гонении и сообщник в ереси.
Этон ничего не ответил, взял книгу с тем же чувством отвращения, которое он уже выказывал, и удалился, серьёзно задумавшись.
Около пяти часов вечера появился сам Герцог Амель. У Алис в продолжение целого дня было достаточно времени обдумать свое дальнейшее поведение. Она приняла своего дядю как девушка, уже вполне овладевшая собою.
– Кажется… – начал он, развалясь в кресле напротив Алис и небрежно вытянув ноги, – кажется, мы совершили небольшое отступничество?
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что с тех пор, как мы с вами в последний раз виделись, вы переменили веру. Уж не вышли ли вы замуж?
– Объяснитесь, милорд, – произнесла пленница величественным тоном. – Заявляю вам, что я слышу ваши слова, но не понимаю их.
– Ну, значит, вы совсем неверующая. Мне это даже больше нравится, – насмешливо возразил Герцог Амель.
– Конечно, это больше вяжется с вашими правилами, – холодно заметила Алис.
– О, признаюсь вам, для меня это совершенно безразлично!
– Если бы вы даже и не признавались в своём равнодушии к вопросам веры, милорд, ваше распутство и ваши беззакония изобличили бы вас.
– Гм… Вы говорите о распутстве? Или я толком не расслышал, или вы, твою же… – выругался грубо, – на редкость бесстыдны!
– Вы говорите так потому, что знаете, что нас слушают, – холодно заметила Алис, – и потому, что хотите вооружить против меня ваших тюремщиков.
– Тюремщиков? Вот так раз! Вы впадаете в патетический тон, и вчерашняя комедия переходит сегодня в трагедию. Впрочем, через неделю вы будете там, где вам надлежит быть, и мое намерение будет доведено до конца.
– Постыдное намерение! Нечестивое намерение! – произнесла Алис с экзальтацией жертвы, бросающей вызов своему судье.