Нейрос. Крайм

Лирка ударяет с левой, почти безрезультатно, вскользь, попадает по скуле, её сносит в сторону атакой, но и девушка не удерживается, спотыкается, влетает лицом в решётку. Выставленные вперёд руки смягчают удар, её многострадальное лицо оказывается рядом с моим, уперевшись лбом в редкие прутья. Девушки валятся разом, обрушившись на пол, но встаёт одна Лирка. Встаёт на одно колено, потом, сделав немыслимое усилие, поднимается на ноги. Рефери выжидает, потом таймер в его железной башке срабатывает, он вступает в круг и поднимает Лиркину руку вверх. Победа. Она не понимает, что происходит, пытается вырвать руку, но сил уже нет, и когда рефери её отпускает, опять падает на пол. Я подхватываю в последний момент, не даю упасть, выношу за ринг, укладываю на кресло. Возвращаюсь, подбираю превратившуюся в окровавленную тряпку майку, некоторое время туплю, прикидывая, как её вернуть на место.

— Не… смей… меня… лапать! — грозно сипит разбитым носом и шлёпает губами-варениками Лирания.

Выходит не очень убедительно, и майкой я решаю пренебречь не поэтому — просто натягивать плотную ткань на глубокие кровоточащие царапины кажется мне неправильным. Помогаю надеть рубаху, которая тут же покрывается бурыми пятнами, напоминая о её недавнем самотравмировании. Выходит, выполнила обещание — сама себя не повреждала, нашла того, кто постарался за неё.

— Я… её… сделала… — сказала она устало, без победных ноток в голосе.

— Ага, блин, сделала. Деловая наша. Погоди, я сейчас…

Вернулся к её сопернице, которую кибер-рефери уже выволок с ринга и без всяких сантиментов бросил рядом прямо на пол. Она все ещё без сознания, но жива — я был быстр, но аккуратен. Мой короткий тычок основанием ладони в лоб никто не заметил, а девушку просто выключило, как торшер. Поднял, взяв за плечи, обхватил под мышками, присел, крякнул, с трудом оторвал от пола. Она тяжелее, чем кажется, точнее, я слабоват. С трудом дотянул до кресла, взгромоздил на него буквально волоком. Так и грыжу заработать недолго.

— Как она? — Лирания восстановила дыхание и постепенно приходит в себя.

— Жить будет. Просто обморок.

— Я думала, всё, конец. Вот упёртая девка! Вообще боли не боится. Похоже, мне повезло, — заключает Лирка.

— Точно, повезло, — соглашаюсь я. — Цепляйся, отведу тебя домой. Какого черта ты не легла, когда я тебе говорил?

— Потому что это говорил ты! — сказала она.

Отличный из меня прем, да?

Глава 3. Настоящие гангстеры работают в шоу-бизнесе

— Вот ты меня и облапал, наконец. Полегчало? — мрачно спрашивает Лирания.

— Предпочёл бы наблюдать твою грудь в других обстоятельствах, — говорю я, с сожалением встряхивая баллончик с альтерионским регенератором.

Он изрядно полегчал, зато разодранные тактическим маникюром берсерка молочные железы теперь выглядят как новые. Крошечные белые чёрточки шрамов постепенно рассосутся, проверено.

— Других обстоятельств для тебя не будет, — отвечает она категорично. — Насмотрелся? Я могу надеть лифчик?

— Конечно, надевай. Раз других обстоятельств не будет, то пользуюсь случаем сказать, что грудь у тебя красивая.

— Не ври, у Шоньки лучше.

— У Шоньки — больше, это не одно и то же.

— У тебя был шанс со мной переспать, — напоминает она. — Второго не будет.

— Это был не шанс, а подачка. Мне не нужен секс из жалости.

— А что тебе нужно, зануда ты чёртов?

— Ты.

— Нафига?

— Не знаю, — сказал я честно. — Меня к тебе тянет.

— Нашёл сокровище! — фыркает она. — Я та ещё сука психическая.

— Я в курсе. Если б даже и сомневался, сегодня нарисовалась — не сотрёшь.

— Отвали, — сказала она, застёгивая рубашку. — Мне твои советы не нужны!

— Так я их, вроде, и не давал.

— Вот и не лезь. И прекрати на меня так смотреть!

— Как?

— Как будто я ребёнок, а ты взрослый. Такой, знаешь, понимающий, сочувствующий, многомудрый взгляд отпетого мудилы. «Какую бы ты не спорола херню, девочка, я всё пойму, всё приму, и всё равно буду за тебя».

— А чем плохо?

— Ты мне не отец, этим. Он такой был. На любое моё говно отвечал: «Ничего, я понимаю, тебе тяжело, это возраст, это пубертат, это протест, это реакция на то, что у нас появилась Ония и ты больше не единственный ребёнок, ничего страшного, все делают глупости…»

— Похоже, у тебя был хороший отец.

— Ничерта. Он просто отказывался реагировать, а говном себя чувствовала я! Уже из принципа творила лютую хрень, чтобы его проняло, чтобы он заорал на меня, треснул, выпорол, пнул… Да что угодно, кроме этого вечного «я понимаю» и «принято»! Но он ни разу за всю жизнь даже подзатыльника мне не отвесил. Словно боялся дотронуться. А потом… А, к черту. Не знаю, зачем я тебе это рассказала. Проваливай из моей комнаты, видеть тебя не могу!

— Понимаю.

— Ты специально, да? Бесишь меня? Это какой-то хитрый подкат? Иди в задницу! Это ты тоже «понимаешь»?

— Принято.

— Ах ты скотина! Ненавижу тебя! Так и дала бы по башке, но рука ещё болит. Прекрати, что ты делаешь, не смей меня целовать! Кончай обниматься! Укушу! Тьфу, гадость! Пошёл вон! Никогда так больше не делай!