Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Лето клонилось к закату. Дом – гордость Сосновки, предмет ее зависти, ненависти и благоговения (это был очень сложный состав, психологам на радость) – победно возвышался над деревней. О его убранстве и отделке ходили местные легенды.

Сам Барсов снизошел до того, чтобы прибыть туда на денек на шашлыки. На следующий день местные жители судачили о том, сколько было выпито и съедено, какие непотребные шорты, бесстыдно оголяющие попу, были на двух девицах. О том, что было надето на верхней части их тел, и говорить не стоило, – не было на них ничего, заслуживающего упоминания. То ли нижнее белье, то ли купальники – тьфу, бесстыдство сплошное.

Во дворе, среди великолепных старых яблонь, оставшихся от прежних хозяев, был сложен самый настоящий фонтан. Сначала аборигены презрительно фыркали, когда Сергей с прорабом прикатили на тачке огромные камни с ручья. Взрослые, мол, люди, а занимаются таким баловством, что и сказать стыдно. Потом эти камни были сложены в небольшую горку. А в поздние августовские сумерки над этой горкой вдруг вспыхнули разноцветные огоньки и зажурчала вода. Это был настоящий фонтан! Из таких же камней был сложен мангал.

– И как поют жалобно, страсть! – вздыхали жители Сосновки, слушая, как Сергей с Марининым отцом распевают на два голоса песни Визбора и Митяева. При этом они ожесточенно спорили, как их надо правильно петь.

– Во времена моей молодости, – доказывал Григорий Вульфович, – эту ноту пели не так.

– Да не было этой песни во времена вашей молодости, Григорий Вульфович, – доказывал Сергей. – Анатолий Васильевич, скажите ему.

Анатолий Васильевич молча улыбался и смотрел на чистую спокойную реку, которая бежала среди лугов. Стояла тишина. Лишь в некоторых дворах стучали молотки – это бывшие рабочие тратили заработанные деньги, благоустраивая свои дома.

Марина сидела рядом с Сергеем, слушала, как он поет, и была абсолютно счастлива.

Катюша тоже была довольна, – она только что искупалась в реке и совсем не ревновала Сергея к Марине. Какой смысл ревновать, если через пару месяцев Марина останется здесь, а Катюша и Сергей… на этом мысль заканчивалась. Она очень смутно представляла себе, какой будет их жизнь после завершения эксперимента.

Марина осталась на даче погостить, у нее были каникулы. Григорий Вульфович, пожив у Сергея пару дней и полюбовавшись домом, отправился в город, разносить сплетни среди соседей.

Марина, считая Катюшу сестрой Сергея, искренне к ней привязалась. Она восхищалась, с каким вкусом она выбрала кафель для ванной, занавески и скатерти. Ее особое восхищение вызывала фигурка неопределенного зверя на липучке, которую Катюша прилепила к компьютеру.

А еще она полюбила плескаться в ванной, – для подогрева воды не надо было тратить дрова. О цене на электричество в советское время говорить не приходилось – электроэнергия текла почти даром.

В Сосновке о доме ходили легенды. Просвещенный Петька не отлипал от забора и обо всем докладывал Потаповне.

– Там тетки прям с утра на крыльцо с мокрыми волосами вышли. И все распаренные, будто из бани. У них, бабушка, видать, баня – внутри.

– Будет ерунду болтать! – сурово говорила бабка. – Баня внутри! Выдумал тоже.

– Точно – внутри, – возбужденно говорил Петька. – Во дворе только беседка…

При упоминании беседки Потаповна надолго разражалась монологом о том, что люди хозяйственные не будут переводить доски на беседку, потому что людям серьезным некогда в беседках сидеть и чаи гонять. Беседка – это воплощение праздности и лени, падения нравов, развращенности духа и признак близости конца света. В любом случае, людям, которые просиживают вечерами в беседке, не приходится ждать от жизни ничего хорошего.

– Бабка, слышишь? – теребил ее наблюдательный Петька. – У них во дворе и туалета нету.

– Как это нету? – пугалась Потаповна. – А где же они, прости господи, это самое-то – не в доме же?

Петька пожимал плечами.

Однажды он принес совершенно сногсшибательную новость. Во дворе появился огромный стол с сеткой посередине.

– Такой большой и зеленый, – захлебывался Петька. – Под яблонями стоит. И они там белый мячик дощечками гоняют. Круглыми такими.

– Это называется ракетки! – снисходительно объяснил сосновский почтальон Захар Васильевич, который зашел к Потаповне на чаек. – В настольный теннис они играют, темнота деревенская! Я сам когда-то играл.

Он целый год прожил в городе, поэтому сосновцы считали, что он имеет право обзываться деревенщиной.

Они втроем бросились к дому и прилипли к забору, который предусмотрительно был сделан из фигурного кирпича, чтобы всем все было видно. Во дворе хозяин дома действительно азартно сражался в теннис с каким-то дядькой, которого он называл Андрюхой.

– Получил? – радовался он, когда мячик покатился к яблоне.

Андрей, пыхтя, наклонился за мячиком.

– Сейчас я тебя разделаю, – пообещал он, – как Бог черепаху! Я просто случайно…

– Конечно, – издевался Сергей. – Куда мне до тебя. Я все никак не научусь тебе на ракетку попадать!