Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Дальнейшее вспоминалось ей, как в тумане. Она помнила, что в выкрашенном свинцовой краской коридоре ей немедленно захотелось повернуть обратно, но девушки крепко схватили ее за руки и закричали, что уже почти пришли. Потом на нее напал неудержимый смех при виде лозунга у входа на второй этаж. «Учиться, учиться и учиться» – гласили белые буквы на красном кумаче. Подпись – Ленин. Небогатая мысль для вождя революции, не говоря уже о формулировке. Ей вспомнилось, как к ним в лабораторию приходил хронически улыбающийся японец, который тоже говорил исключительно инфинитивами: «Я посмотреть программу», «Я к вам приехать следуюсий года», и она хохотала, пока ее вели по коридору, показывали кухню с двумя плитами, одним столом и шестью студентами в очереди вскипятить чайник.

Напротив был туалет, советский: все на виду, не прикрытое кабинками. Нам, мол, советским людям, скрывать нечего. У дверей сиротливо стояла проржавевшая раковина. Медный кран почему-то был расположен очень высоко, и струя отскакивала от выщербленной, почти плоской раковины, разлетаясь на тысячи брызг. Это тоже было ужасно смешно.

Смех внезапно прекратился, когда из комнаты, в которую девочки долго и сердито стучали, выглянуло взлохмаченное существо, от которого нестерпимо воняло редькой. Ей сказали, что это и была редька, тертая редька, которую их соседка по комнате приложила к груди от кашля, но Катюша не верила, и ее долго убеждали.

Андрей потом говорил, что у нее был ужасно испуганный вид, когда девочки тащили ее танцевать танго под патефон. Она категорически отказывалась составить однополую танцующую пару, вообразив, что еще немного – и ей предложат все ужасы лесбийской любви. Однако, как оказалось, девицы танцевали друг с другом – «шерочка с машерочкой» – просто потому, что парней не было, а танцевать хотелось.

Только она успокоилась, как ее вытащила в коридор востроносенькая Зина.

– Ой, какая ты хорошенькая, я так тебя люблю, давай дружить! – выпалила она на одном дыхании. Катюша опять испуганно отпрянула.

Не переводя дух, Зина понеслась дальше:

– А какие у тебя бархатные щечки! – торжественно провозгласила она, снова пробудив в Катиной душе наихудшие подозрения. – Это у тебя пудра такая? – продолжила она.

– Ах, пудра! – успокоилась Катя и вручила ей блестящую коробочку.

– Какая прелесть, – Зина сделала удивленный вид, будто вовсе этого не ожидала.

Девушки встревожено выглянули в коридор и подозрительно воззрились на Зину.

– Я тут… красный уголок хотела показать.

– Ах, красный уголок, красный уголок, – запищали девушки. – Мы сами оформляли. Пойдемте, покажем.

Красным уголком оказался небольшой холл возле лестничной площадки. Девушки с гордостью показывали фикус в ведре, черно-белые фотографии с видами Москвы, развешанные на прибитых к стене рейках, и огромный радиоприемник на самодельной тумбочке с толстенными дверцами, проявляющими неудержимое стремление распасться на две доски, из которых они были сколочены. У стены стоял небольшой диван, обитый растрескавшейся кожей.

– Это приемник? – уточнила Катюша, протянув в его сторону наманикюренный пальчик. Девушки дружно уставились на покрытый блестками ноготь. – Работает? – не успокаивалась она. Девушки немного помрачнели.

– Вчера вроде работал, – неуверенно сказала Валя и включила черную эбонитовую вилку в розетку.

Катюша зачарованно смотрела на толстенный рябой матерчатый шнур. Приемник утробно захрипел. Валя покрутила толстую ручку справа – вдоль длинной шкалы внизу поехала поперечная белая полоска. Послышался писк, а потом мелодичный мужской голос спел о том, что друга он никогда не забудет, если с ним подружился в Москве.

– Работает, – зачарованно сказала Зина, которая этого явно не ожидала.

– Очередное достижение советского сельского хозяйства, – похвастался радиоприемник, – продемонстрировала доярка колхоза «Красный коммунар» Клавдия Ивановна Иванова. Она неуклонно повышает надои… ежедневно она… хр-р-пиу-пш-сс-шш-хррр-оу-пссссс… Клавдия Ивановна – член коммунистической партии с тысяча девятьсот сорокового года, – неожиданно четко произнес радиоприемник и обессиленно замолк. Больше про доярку Иванову ничего узнать не удалось.

– А почему здесь никого нет? – поинтересовалась Катюша.

Валя вздохнула. Она сама обижалась, что никто не жаждет посидеть на диванчике и послушать про очередные достижения советского хозяйства. Приемник был ее собственностью. Ее отец привез его из деревни, когда купил новый, а старый, который он собирался выбросить, дочь упросила доставить в общежитие. Это ей зачли, как активное участие в общественной работе, и она очень надеялась, что теперь ее пригласят работать в комитет комсомола. Что очень выгодно – по ряду причин.

По дороге обратно в комнату Валя, чувствуя себя практически членом комитета комсомола, немного попридержала Катюшу за локоть, рассказывая ей об общественной работе на факультете иностранных языков.

– А чем у тебя реснички накрашены? – без всякого перехода спросила она.