Неистощимая

Второй вошедший плюхнулся на другой стул; стул захрипел от неожиданного насилия. Второй вошедший тоже оказался толстяком.

– Видите, нету его, Николай Петрович, – теперь по-русски низко сказал этот второй, с ногами в дегте. – Ушел.

– Да как ушел, хо-хо-хо, – добродушно рассмеялись яловые сапоги, – от меня не уйдет. – Говорящий задвигался, стул вновь заскрипел под его задницей. – Хо-хо-хо… – вновь рассмеялся жандарм доброжелательным отцовским смешком, и тут, наконец, Красин его узнал. Медленно теперь соображал Красин. Узнал, но ничего сделать не успел, потому что Морозов, – а сидел в дворницкой, как вы сами понимаете, дорогие мои, сидел тут на стуле именно Глухово-Колпаковский исправник Морозов, – Морозов все так же доброжелательно произнес: – А эвона он, извольте удостовериться, Серафим Кузьмич, под кроватью обретается… Хо-хо-хо… Шляпа-то… Хо-хо-хо…

– Plutôt vrai. Yeux vous avez![102] – по-французски сказали смазные сапоги.

– Иван Серге-ич! – пропел Морозов. – Вылезайте из-под кровати-и… Поговори-им по-хорошему-у…

Красин двинулся, вновь выцелил исправниковы ноги.

– Только вы вот что, милый человек, – теперь жестко сказал Морозов, – не удумайте учудить что или же, не дай Бог, выстрелить. Вы на двух стволах сейчас, и во дворе еще люди, а им приказано без упреждения по вам стрелять, ежли сами за дверь выйдете… Вылезайте, вылезайте, батенька, – тон опять стал отеческий, – довольно там лежмя пылть собирать.

– Тут недавно вымыто, – неожиданно для себя самого хрипло сказал Красин.

Исправник и Храпунов согласно засмеялись. Красин полез из-под кровати.

Оба вошедших, действительно, держали в руках оружие и оба целили Красину в лоб.

– Револьвер на пол! – с ударением на «о» в слове «револьвер» приказал Морозов. – Толкайте его ко мне ногою!

Красин положил «смит-вессон» на пол и подпихнул его к исправнику.

– Садитесь, милый человек, вот сюда… на табурет.

Красин сел на табурет в углу, медленно, теперь – да, медленно соображая, как бы ему сейчас поступить с обоими толстяками. Упавшая трость Харитона лежала в двух шагах. А исправник с неожиданной для его комплекции быстротой вскочил, цапнул с полу револьвер, сунул его себе в карман кителя, одновременно ногою отшвырнул трость к стене и вновь со страшным деревянным скрипом утвердился на стуле.

– У нас до вас сообщение, – как ни в чем не бывало, сообщил Морозов. – Вот прочитаете, и договоримся мы с вами добром. Добром – самое лучшее. Лучшее оно не бывает, ежли добром. Так… по-хорошему…

Храпунов хмыкнул. И Красин хмыкнул в ответ. Оба револьверных ствола по-прежнему глядели на него.

– Даже и не удумайте, Иван Сергеич, – проницательно сказал исправник. – Пустое дело.

– А где ваш палаш? – опять неожиданно для себя, как только что из-под кровати, спросил Красин. И добавил: – Вчера в деревне у вас был палаш.

Морозов и Храпунов переглянулись и опять в унисон засмеялись.

– А невелика печаль, милый человек, – доверительно сказал исправник, и даже так-то по-свойски наклонился вперед, не выпуская, впрочем, из руки револьвера. – Без палаша оно способнeе станет… – объяснил он с ударением на первую «е». – Без палаша… Легшее… А вот у вас револьвер в руках обретался только что… Свидетели к тому имеются… И здесь же обнаружено тело тайного сотрудника полицейского управления Харитона Борисова… Государственного человека, из оного револьвера как раз и застрелённого… Застрелённого при исполнении… Видели вас… Только что нониче поступила ваша светлая персона в разработку в Санкт-Петербургское управление полиции, немедля же негласное наблюдение установили за вами, и сразу же вы сотрудника застрелили… Находясь в разработке… Это петля, милый человек… По законам-то Российской империи… И на фатере у вас тело задушённого… князя Кушакова… Похищенного вами из лечебницы… Но это уж так, милый человек, так – семечки… Главное эвона, – исправник показал большим пальцем свободной руки себе за спину, на шифонер. – Сотрудник убиенный…

Теперь засмеялся Красин, наконец-то освобождено засмеялся – так, как прежде смеялся в лучшие минуты свои, в минуты счастья.

– Вы бы озаботились, господа, чтобы самим вам вскорости не висеть на фонарях, – улыбаясь, ответил Красин. – И явным, – он перевел взгляд с Морозова на Храпунова, – и тайным сотрудникам… Вон, только подите, суньтесь на набережную, – Красин кивнул на низкое, словно в конюшне, окошко дворницкой; да и то сказать – в полуподвале же помещалась дворницкая, каким еще быть в ней окошку. – Народ поднялся, теперь не остановить.

Морозов и Храпунов вновь переглянулись, а Красин внутренне весь подобрался для прыжка, но не прыгнул – надобно было прежде подтянуть под себя ноги, совсем вплотную к табурету, чтобы не делать перед прыжком лишнего движения – на лишнее движение ушли бы доли секунды, и оба негодяя успели бы выстрелить. А подтянуть ноги следовало как бы между прочим, как бы само собою.