Неистощимая

– А об любови своей того не знала девушка Ксения, что вернее-то всего потому мальчишек производила бесперечь она, что воинским действиям на нашей стороне потребность в мальчишках оказывалась самая что ни на есть вящая да скорая, – это рассказчица произнесла словно бы с некоторым сомнением. – Воинским действиям да революцьям всякого разбору, – добавила еще в пустоту. Кроме нас с вами, видящиx голубовичевскую хозяйку чрез магический кристалл, никого тогда не случилось.

Рамы чуть потрескивали под давлением ветра, низкая лампа горела над столом. Алевтина Филипповна более ничего не сказала. Ночная тишина настала в доме Алевтины…

… А через много-много лет, ужасным августовским днем, очнувшись за несколько мгновений до последнего взрыва, Голубович мгновенно выбил ногами стекло, выполз из «Aуди» и побежал, спотыкаясь, по полю прочь от собственного авто. Он же у нас бывший десантник, Голубович-то. Десантура в стрессовых боевых ситуациях реагирует всегда быстро и адекватно. На водителя Голубович не взглянул даже мельком, так что мы не знаем, в каком состоянии до взрыва находился водитель и можно ли было водителя спасти. Ну, чего не знаем, того не ведаем. Скорее всего, если б губернатор начал бы своего служащего вытаскивать, наше правдивое повествование пошло бы совсем в другую сторону. Да и водитель для нас сторонний человек, а к Ваньке Голубовичу мы относимся с большою теплотой. Так что уж извините нас за смерть водителя.

Отбежать губернатор успел недалеко. Во-первых, у него кружилась голова, во-вторых, плохо работали ноги, а в-третьих и в главных, достаточно времени не оказалось, чтобы отбежать на приличное расстояние. Красная глухово-колпаковская земля, рождающая медно-красный, словно бы фальшивой позолотой покрытый картофель, и под кожурою, и на срезе отливающий краснотой, пылила под шаткой побежкою; облачка красной пыли вздымались один за другим и оставались висеть в воздухе.

Кстати тут сказать, в первые несколько мгновений после аварии внутрений голос Голубовича, находясь, видимо, в полном шоке от произошедшего, молчал, как рыба, но когда Голубович выбрался из машины и побежал по полю, внутренний голос вспомнил, наконец, о своих обязанностях и завопил:

– Ложись! Ложись, блин, мать твою!

Голубович руками вперед, как в воду прыгая, рухнул на ботву, тут же закрыл голову руками. Вот только тогда и раздался последний взрыв. Огненные части персонального губернаторского автомобиля полетели через Голубовича, в спину ему застучали комья земли, и какие-то несомненно важные, но, к счастью, не слишком объемные детали настоящего баварского, чтоб вы знали, города Ингольштадта производства ударили в Голубовича – одна в левую ляжку, спасибо, не в яйца под задницей, а вторая в левый же локоть недалеко от плеча и в левую ключицу, но так, что плечо и ключица, в общем, остались невредимы. Баснословно свезло Голубовичу, он же везунчик у нас, вы помните? Везунчик. Пиджак у него на спине загорелся, и брюки загорелись тоже. Голубович вскочил, сорвал с себя пиджак, прыгая, начал стягивать брюки, упал, запутался в горящих штанинах. И вот тут, честно признаемся, тут Голубовичу наконец стукнуло в голову – изнутри, все-таки зачуток его, конечно, контузило. Сосуды мгновенно сжались, распрямились и вновь сжались. Губернатор потерял сознание.

Очнулся он от слабости – пока Сергеич наш находился в отключке, крови из раны на ноге вытекло довольно много. Сзади несло жаром полыхающего огня, огонь шумел так, словно бы уже и весь лес вокруг горел, резко пахло диоксином и горящей резиной. Голубович дернулся, и почувствовал боль в ноге и ключице.

– Приплыли, блин, – хрипло сам себе сказал губернатор, даже не пытаясь подняться. – Покушение на государственного, блин, деятеля.

– Да, блин, приплыли, так, блин, приплыли, – согласно констатировал и внутренний голос тоже. – Не хрена дергаться, блин. Поздняк метаться. Вставай, долго будешь лежать, как Ленин, блин, в мавзолее?

Безумно, казалось, что – со всех сторон, шумело, продолжало бушевать пламя, словно бы работала рядом огромная газовая горелка.

Ванек наш повернулся на живот и, не вставая, уставился на то, что недавно было тремя автомашинами и одним трактором с прицепом. Полыхало желтым, синим, зеленым, красным цветом, языки огня поднимались в воздух, отрывались от всего пламени, словно солнечные протуберанцы, некоторое время, летя вверх, продолжали шипеть и разом гасли, будто схлопывались. На поле и по обеим сторонам шоссе во множестве горели маленькие, но злобные отдельные огни; если б красноватый глухово-колпаковский сосняк подступал тут ближе к трассе, он наверняка уже бы загорелся. Останки людей невозможно было разглядеть в огне. Только Борисов в своем тракторе, превратившись в скрюченное черное полено, торчал сквозь уже несуществующее лобовое стекло. Но вот под поленом что-то, видимо, полностью прогорело, и бывший Борисов, дернувшись, провалился вниз.

– Капец, – вынес приговор внутренний голос.

– Капец, – согласился губернатор. – Всем капцам капец.