Неистощимая

– Пустое, Иван Сергеевич. – Исправник отлично понял Красина. – Не волнуйтеся по пустякам. Само собою складётся, ей-Богу.

Храпунов крякнул, выхаркнул перед собою плевок и засмеялся.

– Без тела князя Глеба Глебовича я не поеду, – сухо сказал Красин, вновь обретший речь. – Что хотите делайте. Надобно похоронить по-людски и непременно в фамильном некрополе. Это вам не ваша собачка служивая.

Теперь крякнул Морозов и выхаркнул плевок смачнее храпуновского.

– Ладно, милый человек… Будь по-вашему… Не удумайте только еще какого дела. – Морозов вновь стал раздражен. – Помните об княжне своей… Ежели что – не сомневайтеся, Иван Сергеич… Сразу… Помните…

– Я помню.

Через двадцать минут из красинского подъезда вышли Красин в дорожном плаще и в островерхой гарибальдийской шляпе, в которой он и в самом деле напоминал могильщика, Храпунов, не изменивший облачения своего, и Морозов, который был теперь в красинском путейском сюртуке, никак не желающем сходиться у исправника на животе и потому расстегнутoм и показывающем белую нижнюю рубаху. Вместо форменных штанов на исправнике оказались синие на помочах китайские шаровары, в которых Красин в гимнастическом зале Вольфа Пфиценмайера когда-то баловался с гирями. Ну, про красинские гири мы вам уж говорили, дорогие мои. В свободные для Красина шаровары ляжки морозовские туго, но вошли, а концы шаровар Морозов подвернул. Красин нес на руках, прижимая к себе, длинный, большой, но, по всему вероятию, не очень тяжелый сверток, обернутый в два пледа и в несколько крестов перетянутый жгутом, и потому напоминающий египетскую мумию, а Морозов тащил завязанную в узел скатерть. Со стороны понять нельзя было, а мы вам можем сказать, что в узле обретались жандармские Морозова форма, портупея и шапка с орлом. Про ношу Красина понятно. А Храпунов нес под мышкой аккуратно сложенный хороший сермяжный мешок; уж не знаем, где он нашел мешок у Красина, может, прачка оставила.

Все трое один за другим, как гуси, повернули за угол и скрылись. И немедленно: – Иван Сергеич! – запоздалый прозвучал зов.

Из противоположной арки выскочил господин в пенсне, с бородою лопатой, в цилиндре, во фраке, с тростью, которую держал он как топор, словно бы в добрую сечу с лютым ворогом собрался сейчас. Трудно было бы узнать, когда мы вам не подсказали бы, дорогие мои, в галопирующем штатском господине полковника Сельдереева. Впрочем, красное его лицо осталось точно таким же узнаваемым, как и в день явления в Императорской России Александра Хермана с пристными своими – поэтом Облаковым и самою мадам Облаковой-Окурковой.

– Иван Сергеевич! – еще раз прокричал Сельдереев и вслед за нашей троицей забежал за угол.

Там, за углом, прошедши буквально шагов десять, идущий впереди Морозов с удивительной для его комплекции легкостью юркнул в узкую арку. Хмурый Красин, прижимающий к себе свой сверток, свернул за ним. Сельдереев наткнулся на поворачивающего в арку Храпунова и отлетел от него, как от столба, но не упал, устоял на ногах.

– Иван Сергеевич! Иван Сергеевич!

– Que voulez-vous, monsieur?[108] – пробасил Храпунов.

Сельдереев пробовал обойти Храпунова справа, слева – тщетно, тот каждый раз заступал дорогу.

– Donner le feu![109] – завопил Сельдереев.

В этот момент из арки, клацая подковами, показалась лошадь. В пролетке, которую мы с вами, дорогие мои, еще недавно видели в Кутье-Борисове, сидел один Красин, сверток лежал у него в ногах. Вожжи, утвердясь на облучке, держал сам Морозов. Кучер теперь отсутствовал. Храпунов, молча сопя, полез в накренившуюся пролетку. Сельдереев бросился к Красину.

– Иван Сергеевич! – заголосил Сельдереев. – Чрезвычайное происшествие! Чрезвычайное! Надо срочно, немедленно найти руководителя «Фабричного союза». Мы отказались от сотрудничества с этой организацией…

Морозов, не обращая внимания на вопящего, уже медленно выворачивал пролетку из арки – надобно было править аккуратно, чтобы выехать, не задев за стены, иначе исправник уже пустил бы лошадь вскачь. Красин посмотрел на Сельдереева и отвернулся. Совсем плох стал Красин, дорогие мои.

… – и напрасно! Напрасно! Опрометчиво отказались! Иван Сергеевич! Движение решило предложить «Фабричному союзу» совершенно другие условия! Вы включены в состав делегации! – заблажил Сельдерев. – Делегации по переговорам с «Фабричным союзом»!

Еще мгновение, и Морозов вытянул бы кнутом по лошадиной спине. Храпунов остановил его руку.

– Je suis le chef de l’Union du usine, – сказал Храпунов. – Alors quoi?[110]

– Ах, – отмахнулся Сельдереев, – что за шутки! Иван Сергеевич! Остановитесь, Бога ради! Нужно найти…

– Тебе сказали, мать твою, старый козел. Я руководитель, на хрен, «Фабричного союза» Серафим Храпунов. Какого хрена тебе, мать твою, надо, пидорас?