Неистощимая

Исполняя волю царя Ирода к избиению младенцев, среди которых якобы есть будущий царь Иудейский, по всему Вифлеему шастали стражники, алчущие избить каждого, родившегося в эту ночь. Потому Святое Семейство по дороге, указанной Божьим Ангелом, немедленно прямо из ослиных яслей двинулось в Египет, в теплый и спокойный Египет. Бежало Святое Семейство в Египет, полный света и тишины. Покорный ослик вез на себе Марию с Младенцем, Иосиф шел впереди, оглядываясь на Жену с Ребенком и разговаривая с попутчиками, потому что дорога в Египет, судя по всему, знаема была множеству людей, но Ангел указывал путь именно им, и можно было предположить, что им одним, ведь именно Марии показывал Ангел дорогу – туда, вперед, в благословенный Египет. Потом Младенец вернется, Он придет, чтобы спасти нас, но Самому погибнуть. Вот почему покорность судьбе и готовность к новому горю изображалось на лике Марии, а тревога – на лице Иосифа, вот почему суровый лик Младенца обращен был не вперед, к покою и жизни, а в сторону только что покинутого Вифлеема, где всему семейству грозила смерть, где нет спасения – никому.

Но, быть может, Младенцу еще предстояло вновь родиться, а Ксюхе еще только предстояло вместе с ним войти в свой дом.

Неистощимая

Буквально несколько минут, дорогие мои, есть у нас с вами, а также у всех, находящихся в бывшем Bанькином кабинете – между прибытием на собственное место работы убиенного было губернатора Голубовича И.С. и мгновением, в котором двое вимовцев потащили несчастную Катерину в большой зал. Мы говорим «Большой зал», потому что в глухово-колпаковском Белом доме у Ванечки нашего был еще Малый зал, как и во всех приличных заведениях, работающих с населением – в театрах там, в храмах, на призывных пунктах, в моргах и проч.

На самом деле у нас с вами, дорогие мои, времени вагон, целый железнодорожный состав времени – вечность, отпущенная автору и, соответствнно, его читателям – то есть, вам! У вас в запасе вечность! А вот у большинства людей, присутствующих сейчас в кабинете и в приемной губернатора Глухово-Колпаковской области времени почти не осталось. Потому что народ… население, вы понимаете?.. электорат… то есть граждане начали собираться возле бывшего монастыря еще с ночи. Но об этом потом, чуть позже, а сейчас нам хочется проследить за взаимоотношениями всего нескольких, особо симпатичных нам людей. Быть может, симпатия к некоторым покажется вам странной, дорогие мои, но мы любим всех своих персонажей, даже самых гадких, и это – чистая, не замутненная никакими меркантильными или иными паскудными соображениями любовь.

Вернемся в Bанькин кабинет.

Лысый усачек в вимовской форме, подававший Мормышкину бумаги на подпись, тоже отправился в Большой зал, поэтому все секъюрити, только что блистательно отработавшие эпизод с попыткой покушения на охраняемое лицо, несколько расслабились, внутренне полагая, что – пока все, ребята, пока курим… Курить, разумеется, без разрешения никто не отправился, но расслабились несколько, да… Может быть, поэтому некоторое шевеление под Bанькиным столом, за которым утвердился и только что подписывал первые свои указы Виталий Алексеевич Мормышкин, попервоначалу прошло для охраны незамеченным. Но тут Мормышкин – чуть было мы не написали «протянул» – тут Мормышкин вытянул ноги, уперся ими в нечто и через несколько мгновений понял, что это нечто – живое.

Тут мы должны признаться вам, дорогие мои, что до Мормышкина иногда доходило не сразу. Kряхтя, Мормышкин заглянул под столешницу и встретил распахнутый навстречу его взгляду сияющий женский взгляд. Взгляд такой проникновенности встречается только на рекламе вагинальных прокладок, честно вам сказать, дорогие мои.

Мормышкин поступил так – сначала завизжал, как поросенок:

– Ииииииии! Иииииииии! Ииииииии!

А уж потом заверещал:

– Ай! Аааай! Тут баба! Баба! Опять баба!

Через секунду женщину вытащили из-под стола. Это оказалась чрезвычайно сексапильная молодая блондинка – в обтягивающих замечательной формы попку черных леггинсах Nina Fiammatti – чтоб вы знали, дорогие мои – сто десять баксов они стоят в бутике, в такой же брендовой малиновой маечке Begto за девяносто, сквозь которую торчали каменные, словно бы тетка сейчас неистощимо текла, соски; лифчик на ней отсутствовал – и в малиновых же симпатичных кроссовках неизвестной нам фирмы – под цвет майки. Мы называем бренды и цены не для того, чтобы сделать бесплатную рекламу фирмам, а потому что названия оные начертаны были на самих вещах – Nina Fiammatti на попке, а Begto – на левой сиське, как раз над соском, а мы сейчас – впрочем, как и всегда, – стремимся наиболее полно и адекватно живописать изображаемую для вас картину, дорогие мои.

А кроссовки оказались не маркированные, но мы можем точно сказать, что сейчас меньше, чем за триста баксов, таких убойных sneakers[194] вы не купите.