Неистощимая

Лисицын уже шел к своей лошади, засовывая револьвер – «Смит Вессон» это был – в блестящую черным лаком полицейскую кобуру. Морозов подбежал к краю оврага.

– Толечко что это… Не оставлять же-с… Это… Брегет! Брегет золотой от самого Христофора Федоровича!.. Обождите, ротмистр! Я в единый миг!.. Опять же-с – сигары… Гавана настоящая, что ж тута обиноваться… В единый миг!

Морозов начал шумно спускаться в овраг, придерживая палаш, и пропал в тумане.

– Надёжнее, – еще донеслось снизу оврага, с самого дна Борисовой письки, из самой ее глубины. – На… дёж… неееее…

– Разумеется! – Лисицын вернулся назад и вновь достал револьвер. Он четырежды выстрелил вниз, туда, на самое дно, и продолжал нажимать на спусковой крючок, когда под боек становились уже пустые коморы целиком израсходованного барабана. Лицо Лисицына оставалось каменным, разве что верхняя губа вместе с коротким пшеничным усом чуть кривилась с одной стороны рта.

– Нееет! – очнувшись, заорал Красин. – У него Катя! Он забрал Катю!.. Не-ееее-ет!

Жандармы, по-прежнему совершенно не слыша выстрелов и криков Красина, продолжали ехать мимо, но теперь они все, отвернувшись от обезумевшего Ивана Сергеевича, поснимали папахи и крестились на монастырские купола.

– Пустое, господин инженер. – Лисицын уже сидел в седле. – Катерина Борисовна сей же час найдется. А это у вас что – князь Глеб? – пальцем в тонкой белой замше указал на мумию.

Красин захлебнулся криком, только и смог, что кивнуть. Потом все-таки произнес:

– Эээ… это был исправник…

– Пустое, – повторил ротмистр. – С нынешнего дня я здешний исправник… Назначен как знающий местность… Верхом можете?

– Да.

– Коня! – негромко крикнул Лисицын куда-то себе за спину и вновь отнесся к вестовому, указывая на мумию. – Прими.

Из тумана явился жандарм, ведущий в поводу оседланную молодую каурую лошадь со светло-рыжей, почти белой гривой, Красин сел верхом. Вестовой осторожно взял тело князя Глеба и положил на такую же рыжую лошадиную гриву перед своим седлом. Лисицын вместе с постоянно оглядывающимся Красиным неторопливым галопом поехал вперед.

– Поо-кройсь! – прокричал впереди эскадрона вахмистр. Конники единым движением надели папахи.

– Я арестован, господин ротмистр? – спросил Красин, напряженно глядя на Лисицына.

– Нет.

– А буду арестован?

– Нет, – так же сухо отвечал Лисицын.

– А почему? – вполне резонно спросил Красин, точно зная за собою достаточно нарушений порядков, установленных законами Российской империи.

Лисицын быстро взглянул на Красина.

И вдруг новоспеченный жандармский исправник откинулся в седле и захохотал. И так же неожиданно вновь стал столь серьезен, что Красин более об своей участи ничего не решился спрашивать. Сейчас он только сказал:

– Тогда покорнейше прошу обождать меня ровно пять минут.

Лисицын вновь так же быстро взглянул на Красина. Повисла пауза.

– Хорошо, – наконец сказал ротмистр. – Поезжайте. – Он вытащил из кармана кителя точно такой же «брегет», как у Ценнелленберга, только серебряный, а не золотой – как бы в соответствии с чином, выщелкнул крышечку и посмотрел на циферблат.

«Снабжают их там, что ли, «брегетами»? – подумал тут приходящий в себя Красин, и даже бородку впервые, кажется, за сутки огладил на себе, и усмехнулся даже. Вот до чего дошло, дорогие мои! Лисицын тоже усмехнулся в усы:

– Время-то идет, господин инженер. Не уложитесь в пять минут – ваше положение существенно переменится. Буду вынужден трактовать опоздание как побег из-под стражи.

– Значит, я все-таки арестован?

Лисицын, не отвечая, насмешливо помотал часами в воздухе.

Красин повернул жандармскую лошадь в глубь леса. Место он узнал мгновенно. И сюртук с проклятыми бумажками от Визе вырыл он, как крот, мгновенно – подрыл, обдирая руки, с одной стороны, и, чуть обнажился край узла, вцепился в него мертвою хваткой и вытащил весь узел, уперевшись ногами в пень. И мгновенно – правда, не через пять, а через восемь с половиной минут возвратился Красин, прижимая к себе уже потерявший, кажется, не только вид, но и цвет узел. Лисицын, снаряжающий револьвер, молча взглянул на руки Красина, на бесформенный ком у него перед седлом, щелкнул музыкальным железным щелчком, одним резким движением руки ставя барабан на место, сунул вновь оружие в кобуру и дал повод. Красин, на секунду было подумавший, что ротмистр теперь и в него выстрелит, – представьте себе, дорогие мои! – почти счастливый Красин, посмеиваясь про себя, поскакал следом.

Тем временем туман начал быстро рассеиваться. Стал отчетливо виден пустой край оврага, начала поблескивать Нянга сквозь беспорядочно растущие вдоль нее ветлы, на низком берегу трава, вобравшая в себя влагу, заблестела – прежде чем совершенно высохнуть на солнце. Лес засверкал.

Оставшись в полном одиночестве с брошенными поводьями, морозовская кобыла покачала головой, топнула несколько раз копытами в травянистный проселок и потихоньку потрусила вслед за эскадроном, таща за собою пролетку.