Неистощимая

И тут же с ужасом Красин увидел необъяснимое отображение Kатиных черт в ее лице, Kатины узнал глаза. Такие же синие Kатины глаза! Волосы у нее, как мы вам уже сказали, дорогие мои, были так же рыжи и так же вились кудрями – да, кудрями, потому что коса уже сама собою развязалась, и кудри посыпались по плечам лежащей. Женщина приподнялась, вытащила из-под себя платье, бросила его на пол и со стонами начала делать ритмичные движения тазом навстречу Красину. Теперь из нее уже просто лило. И Красин не понял, а потом и не вспомнил, сколько ни старался всю жизнь забыть, сколько, значит, говорим мы вам, сколько ни старался всю жизнь забыть, так и не вспомнил, как оказался лежащим между этих разведенных ног, вгоняя себя в это словно бы катино шерстяное межножие, но мало сказать – не такое узкое, как у Кати, а просто непомерно просторное; практически потерялся в нем Красин.

– Аааааа… – с протяжным стоном женщина обмякла, но продолжала придерживать Красина за голую задницу. – Кончились мои муки! Хорош… ший… мой! Кончились! Мои муки!

Тут же она начала толкать Красина с себя, Красин освободился от нее и поднялся, женщина тоже встала, подошла к красному углу, где, разумеется, помещалась иконка на полочке, обернутая белым вышитым полотенцем – лампадка не горела, но женщина, накинув на плечи разве что из воздуха появившийся платок, все равно встала на колени и истово начала креститься и кланяться, выпячивая в каждом поклоне голую попу, тоже очень похожую на катину. Лампадка пред ликом Спасителя тут же сама собою затлела и вдруг вспыхнула нежным, еле теплящимся огоньком.

– Спаси Господи! Спаси Господи! Ослобонил Господь! Спаси Господи! Ослобонил! – она с улыбкой повернулась к Красину. – Ну, и тебе спасибо, миленькай. Как есть, спасибо! Спасай тебя Господь! Землю нашу ослобонил опричь меня… Крови боле не станет на земле! Спасай тебя Господь!

Она встала и повернулась к Красину. Вы, наверно, подумали, дорогие мои, что женщина, попользованная им, в тот же миг, словно гоголевская ведьма, превратится в страшную старуху. Так нет же! Нет! Наоборот, теперь она стала уже необыкновенно хороша. Лицо ее теперь совершенно вычистилось и разрумянилось, синие глаза блестели, рассыпанные волосы вновь собрались в косу, огромные плоские груди, недавно свисавшие по сторонам, превратились в два твердых очаровательных холмика, торчащих рубиновыми сосками вперед, глубокий пупок смотрел из белого, мягкого даже на взгляд замечательной формы живота, и рыжие волосы у нее на лобке, так недавно напоминавшие чертополох, оказались словно бы подстрижены тщательнейшей рукою, но все равно курчавились и манили к себе. Красин помимо себя шагнул, протянул руку и положил ее туда к ней, между ног.

– Нет-нет-нет, – она отвела красинскую руку с мягкой, но непреложной и неожиданной в ней силой. – Нет, миленькай… Теперь уж я вновях токмо что для суженого, миленькай… Не ты это, – она вновь улыбнулась, но не Kатиной, с насмешливым прищуром, а широкой и открытой улыбкой. – Не ты… Спасай тебя Господь. Ступай теперя своей дорогой, добрый человек.

Потрясенный, более не чувствовавший в себе сил не только разбираться в произошедшем и искать Харитона, но и вообще думать, Красин выбежал наружу, трясущимися руками отвязал коня, вскочил в седло и поскакал прочь. Только черeз несколько минут бешеной скачки он вспомнил, что оставил винтовку в доме; мысль эта мелькнула, но Красин тут же отогнал ее – возвращаться было невозможно, он не желал туда возвращаться! Впрочем, у Харитона ведь был еще и револьвер. Когда Красин немного пришел в себя, остановился и спешился, он нашел в левой сумке, которую не успел обыскать там, на дворе у той женщины, и длинноствольный револьвер, и две синие маркированные коробки патронов. Уже светало, и Красин смог прочитать на коробках желтую витиеватую надпись – K O L T и цифру 24.

Так вот все оно и было, дорогие мои. Так все и произошло.

… Однако же мы оставили Красина уже в следующем дне, невыспавшегося и усталого, отягощенного новыми для себя сомнениями. В том следующем дне Красин побывал у себя на квартире, вымылся и переоделся и даже несколько часов – часа четыре, не более, поспал, – с револьвером под подушкою, мгновенно погрузившись в сон, как только рухнул на постель, и мгновенно проснувшись – так спят все сильные люди с отличной психикой; поспал, но, значит, совершенно не выспался, а потом поднялся и отправился на заседание в Полубояровскую лечебницу, где Полубояров, отпуская уже знакомые нам шуточки, провел все Главбюро – человек двадцать – через лечебницу в особую свою совещательную комнату.