Неистребимые кровью

— Во-первых, — довольно сообщил вампир, — я так понял, что она меня на дух не переносит, из-за моих вампирских дарований. А во-вторых, если что-то случится. Если к этому будет причастен Ровиэнь — я бессилен. Это ваши семейные разборки.

Вампир захохотал. И этот хохот постепенно отдалялся. А затем наступила тишина. Оценив её, как конец сеанса фильма про шпионов, я отползла от окна и, опять же на ощупь, взгромоздила свою тушку на многострадальный диван.

Дверь отворилась. В дверном проёме отразился силуэт Рила. Он закрыл за собой дверь и прошёл к столу. Послышался шелестящий звук и на меня что-то упало. И это что-то пахло мужским одеколоном.

— Стиральную машину себе нашёл! — возмутилась я, выпаливая первое, что пришло в голову, стаскивая с лица загадочное и благоухающее нечто.

Валериль замер. По крайней мере, мне так показалось. А потом он потянулся к столу и зажёг потушенную свечу.

Его глазам предстала восхитительная картина Репина маслом. За столом сидит очаровательная эльфийка с широко раскрытыми, от понимания полученной информации, глазами. А за её спиной, на пыльном кособоком диване, нагло развалилась ваша верная слуга, я, то бишь, с рубашкой онемевшего Валериля на коленях.

— Э-э-э… — протянули разом все трое.

В таких ситуациях обязательно нужно что-то сказать, что бы замять неприятную паузу.

— Ты не будешь очень против, если я оставлю это себе на память? — мило улыбаясь, предложила я, демонстрируя Рилу его же рубашку.

И зачем мне нужна эта вонючка? Вдыхать противные ароматы моего старого, по всем параметрам, знакомого?

Я уже хотела предложить должность обладателя рубашки одного из сильнейших кому-нибудь другому, когда Валериль, наконец, опомнился.

— Что вы здесь обе делаете?!

Нет, ну это уже слишком. Он что, совсем ополоумел? Хотя, уже, по-моему, дальше не куда.

Что я делаю? Лично я пришла давать трёпку. А Мэириль…

— Валериль, — произнесла Мэириль, робко поглядывая на эльфа и косясь на меня, — я… хотела поговорить с тобой.

Валериль долго смотрел на неё, пока эльфийка не опустила глаза, а затем тяжело вздохнул и, одним шагом преодолевая расстояние, разделявшее его и эльфийку, придвинувшуюся ко мне, взял её выше локтя и вытащил на улицу.

Я же вновь заняла позицию у окна.

— Ну? — коротко бросил Валериль. — О чём же ты хотела со мной поговорить?

— А… — протянула эльфийка, явно чего-то смущаясь. — Ты не мог бы поставить блок от подслушивания?

— Не мог бы.

— Но нас подслушивают! — явно намекая на мою персону, воскликнула Мэириль.

— И пусть им будет за это совестно, — с какой-то долей сарказма произнёс Рил.

— Ты меня компрометируешь!

— Мэириль, — протянул Валериль в таком тоне, будто ему уже давно надоели с этой темой. Тоже мне, ловелас нашёлся! — Ты сама себя компрометируешь, приходя ко мне.

В ответ — молчание. Неужели эльфийка растеряла всю свою прыть?

— Хорошо, — видимо, ей тяжело далось это решение, точнее, слово, — я пришла лишь для того, что бы задать тебе один единственный вопрос.

Я вздрогнула. Вопрос. Один единственный вопрос. Как много значат для меня эти слова. В голову закрались тяжёлые воспоминания. Вопрос погубил часть моей жизни.

— Мне надоело! — крикнула я прямо в лицо молодой женщине, моей матери. У неё были такие же чёрные, как и у меня, волосы и глаза яркого изумрудного цвета. — Я больше не буду сидеть взаперти. Почему я обречена на это?!

— Велина, солнышко…

— Не называй меня солнышком!

— Прости, — женщина опустила глаза. — Пойми, у тебя есть… особенность, которая состоит в том, что медальон, весящий у тебя на шее…

— А я не хочу слушать об особенностях! Я человек и точка, — пропуская сквозь уши все слова матери, заявила я. — Из-за загадочных особенностей моего проживания на этом свете я не видела света вот уже тринадцать лет. И я хочу исправить это упущение.

— Что ж, — как-то мрачно проговорила она, — Ты в праве распоряжаться сама своей судьбой.

Я довольно хмыкнула и прошла к дверям.

— А…

Я обернулась.

— Ты хотела что-то спросить? — посмотрела я на мать.

— Последний. Один единственный вопрос. За что ты меня ненавидишь?

Я люблю тебя. Просто ты ничего не смогла сделать с моей жизнью и с жаждой свободы. И я вернусь. Обещаю.

Но сказать я этого не смогла.

Женщина пробежала мимо меня, заливаясь слезами.

Прости меня, мама.

Потом я узнала, что она попала под… колёса кареты. А отец… Его убили. Когда он заливал своё горе в трактире.

Когда я осталась без родителей… я была готова к самоубийству. Точнее, я уже готова была его совершить — утопиться в озере по близости, когда госпожа остановилась рядом, собираясь вымыть лошадь, запыленную дорогой.

Так я попала к ней. Я прожила у неё четыре года. И всё это время меня не покидали слова матери об особенности. И всё это время меня терзал последний вопрос, на который я так и не ответила. Последний вопрос, который тяжким грузом лёг на моё сердце и душу.

— Валериль, действительно ли ты любил меня? Или ты способен лишь на ненависть?

Слова пронзили меня лютой болью. На глаза навернулись слёзы.