Во-первых, как водилось в те времена, телефонограмма из Ораниенбаума на Гутуевский остров через два коммутатора, да еще разных ведомств, пришла значительно позже, чем прилетел самолет, уже вычеркнутый из списков советской авиации. Пришла в изрядно искаженном виде, вызвав искреннее беспокойство за жизнь летчика, о которой упоминалось в депеше. Суматоха улеглась, когда нашлись свидетели, удостоверившие, что виновник происшествия сел в трамвай и уехал на Васильевский остров, не подозревая о мере пресечения и санкции, очень довольный тем, что наконец добился своего. Можно подозревать, что в трамвае он мечтал о новом самолете.
Во-вторых, Чухновскому так и не пришлось отсидеть на «губе», так как председатель сгоряча переборщил, не имея соответствующих дисциплинарных прав.
Теперь позвольте мне возвратиться к тому дню в Морской академии, когда Стах скупо передал нам историю списания «девятки» Чухновского, вызванный на этот разговор пролетом Валерия Чкалова под мостом лейтенанта Шмидта в Ленинграде.
Как сейчас помню концовку его рассказа, даже не сверяясь с записью, сделанной несколько дней спустя.
— Так вот. Чухновский готов был отсиживаться на «губе» хоть год, хоть два, лишь бы добиться избавления от «М-9» и получить новый самолет. Конечно, он использовал не только описанный мною способ и, несмотря на исключительную вежливость и скромность, сумел добиться своего и один из первых облетывал итальянскую «Савойю-16».
Конструкторская мысль продолжала работать. Тот же Дмитрий Павлович Григорович уже спроектировал «М-24», за ним «МУ-1» (учебный) и работал над «РОМом» (разведчиком открытого моря), но отставала производственная база, так как наша промышленность только-только начинала восстанавливаться…
Не могли те, кто создал благодаря «девятке» так называемое «русское направление в гидроавиации», как писали англичане, остаться без отечественных самолетов.
Ведь фабрикант Щетинин построил в 1916 году по английскому заказу сто пятьдесят «девяток» для флота его величества, а США и Франция закупили по нескольку образцов для своих бюро и заводов. И если посмотреть на современные лодки фирмы «Кертисс», то нетрудно увидеть в них знакомые черты их прародителя Григоровича.
Но летать надо было, и летать срочно.
Вот почему, кроме лодочных «савой», не годных для полярных условий, в Германии были закуплены гидросамолеты фирмы «Юнкерс», чтобы заполнить временный разрыв в создании своей авиации. И один из первых Чухновский получил поплавковый «Ю-20», на котором вошел в историю полярной авиации, так как после Нагурского он первый осваивал с воздуха Новую Землю в августе 1924 года, участвуя в гидрографических экспедициях, а в 1925-м он впервые перелетел из Москвы к Маточкину Шару для обеспечения ледовой разведкой Карской экспедиции. Откуда и началось последующее развитие полярной авиации.
В свою очередь, это послужило своеобразной подготовкой, без которой вряд ли можно было совершить подвиг, связанный с еще одной телеграммой в жизни Чухновского (и его экипажа в лице Страубе, Алексеева и Федотова).
Я говорю о спасении в 1928 году группы Мальмгрена. Весь мир тогда облетела радиограмма, переданная с самолета «ЮГ-1», который потерпел аварию во время поиска пострадавших и теперь сам нуждался в помощи: «…Обнаружили Мальмгрена… координаты… ледовая обстановка… Считаю необходимым, чтобы „Красин“ немедленно шел на спасение Мальмгрена. Чухновский».
Вот теперь я отвечаю на вопрос о педагогичности.
Подумайте только, ведь он поднимался в воздух на необлетанном трехмоторном «ЮГ-1», погруженном в заводских ящиках на палубу ледокола и позже собранном кустарным образом в полярных условиях, прямо на льду. Взлетал Чухновский с ледовой площадки, наскоро приготовленной экипажем «Красина»,
Лично я считаю, этот вылет под пристальным взором всего мира был куда рискованнее, чем описанный перелет на «девятке».
Вот это был риск! Благородный риск!
На карте стояла не только жизнь самого летчика или новой машины. На карте стояла жизнь группы аэронавтов, бедствовавших в полярных льдах. На карте стояла жизнь экипажа «ЮГ-1». На карте стоял авторитет Советского Союза — хозяина Полярного бассейна!
Вот мой ответ на вопрос о педагогичности рассказов о пролете Чкалова и перелете Чухновского.
В конечном счете решает идея, замысел, цель, ради которой люди идут на риск, если эти люди предварительно рассчитывают все то, что поддается анализу и расчету, оставляя какую-то долю на… Николу Чудотворца. Но эту «долю» знает только тот, кто идет на риск.
После короткой паузы, в течение которой чувствовалось, что пролетел ангел согласия, дружбы и даже радости по поводу услышанного, последовал вопрос того, кто с легким налетом цинизма воспринимал все на свете.