Из густого леса она вышла на берег тихого лесного озера, почти заросшего розовыми и белыми лотосами. По редким участкам чистой воды неслышно скользили черные лебеди. На болотистом бережке стоял домик, совсем не похожий на городские, – сработанный из камня и дерева, приподнятый над водой на сваях. Широкая крыша из сизого сланца выходила далеко за стены, образуя нечто вроде крытой веранды и придавая домику восточный вид.
Движимая скорее любопытством, чем тревогой, Сиринкс пошла к дому. Дом этот казался ей одновременно предельно неуместным и очень подходящим. Совершенно позеленевшие от вековой патины эоловы колокольцы позвякивали тихонько, когда она поднялась по скрипучим ступеням на веранду над озером.
Там ее ждали. Дряхлый китаец в темно-синем шелковом халате сидел в инвалидной коляске, накрыв ноги клетчатым пледом. Лицо его было фарфорово-хрупким, как бывает у очень глубоких стариков, на лысой голове остался только ниспадавший на воротник венчик серебряных нитей на затылке. Даже коляска его была антикварная, из резного дерева, с огромными узкими колесами и хромированными спицами. Мотора на ней не было. Можно было подумать, что старик не сходил с нее годами, так удобно он пристроился в ее объятиях. На перилах восседала сова, не сводя с Сиринкс глазищ.
Старик поднял усеянную печеночными пятнами морщинистую руку и поманил девушку.
– Подойди поближе.
С ужасом осознавая, как безобразно она сейчас выглядит, Сиринкс сделала пару нерешительных шажков. Она покосилась в открытые окна, пытаясь заглянуть в дом, но за рамами колыхалась безликая тьма. Тьма, скрывавшая...
– Как меня зовут?
– резко спросил старик. Сиринкс нервно сглотнула.– Вы – Вин Цит Чон, сэр. Вы изобрели сродство и эденизм.
– Что за неряшливый способ мыслить, дорогая моя. Культуру нельзя изобрести, ее можно только вырастить.
– Простите. Я не... Мне трудно думать.
Во тьме мелькали чьи-то тени, смутно знакомые контуры. Сова тихонько заухала, и Сиринкс виновато отвела глаза, вновь глянув на старика.
– Почему тебе тяжело думать?
Она махнула рукой в сторону окна.
– Там. Люди. Я их помню. Правда. Что я тут делаю? Я не помню.
– Внутри никого нет. Не позволяй своему воображению заполнять черноту, Сиринкс. Ты здесь только с одной целью – повидаться со мной.
– Зачем?
– Потому что у меня к тебе есть очень важные вопросы.
– Ко мне?
– Да. Что есть прошлое, Сиринкс?
– Прошлое суть сумма событий, складывающихся в настоящее, которое...
– Стоп. Что есть прошлое?
Девушка пожала плечами. Ей было мучительно стыдно – стоять вот так перед основателем эденизма и не ответить на такой простой вопрос.
– Прошлое есть мера энтропического распада...
– Стоп. В каком году я умер?
– Ох... В 29-м.
Она выдавила облегченную улыбку.
– А в каком году родилась ты?
– В 258-м.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– И что я есть в тот момент, когда тебе семнадцать?
– Часть множественности Эдена.
– Из чего состоит множественность?
– Из людей.
– Нет. Физически – нет. Из чего она состоит в реальности? Назови мне процесс, связанный со смертью.
– Перенос... О, воспоминания!
– Так что есть прошлое?
– Воспоминания.
Она широко улыбнулась, расправила плечи и ответила формально:
– Прошлое суть память.
– Наконец-то мы продвигаемся вперед. Где то единственное место, в котором твое личное прошлое может обрести форму?
– В моем разуме?
– Хорошо. А в чем смысл жизни?
– В накоплении опыта.