После вечерней трапезы, состоявшей из горячей воды с лимоном, всем членам церкви старше тринадцати лет было велено вернуться в свои общежития и облачиться в разложенные на кроватях наряды. Ими оказались длинные белые рясы из поношенного и сильно застиранного хлопка, которые, возможно, когда-то были старыми простынями. Оставшись без своего спортивного костюма, Робин почувствовала себя еще более уязвимой. Переодетые в рясы женщины переговаривались тихими голосами, ожидая, когда их позовут в храм. Робин ни с кем не разговаривала, жалея, что не может каким-то экстрасенсорным способом призвать тех, кто ей дорог, из внешнего мира.
Когда солнце наконец зашло, в женское общежитие вошла Бекка Пёрбрайт, тоже в рясе, но, как и у Мазу, шелковой и расшитой бисером.
— Всем снять обувь, — проинструктировала Бекка ожидающих женщин. — Вы пойдете босиком, как Пророк входил в море, парами через двор, в полной тишине. В храме будет темно. Помощники проведут вас к вашим местам.
Они послушно выстроились в ряд. Робин оказалась рядом с Пенни Браун, чье некогда круглое лицо теперь осунулось и выглядело озабоченным. Они прошли по двору под ясным звездным небом, ежась от холода в своих тонких хлопчатобумажных рясах и с босыми ногами, и по двое вошли в храм, где действительно царила кромешная тьма.
Робин почувствовала, как кто-то взял ее за руку и повел, как она полагала, мимо пятиугольной сцены, а затем толчком велел встать на колени. Она уже не знала, кто находится рядом с ней, но слышала рядом шорохи и дыхание, она также не понимала, как те, кто помогал людям занять свои места, могли что-нибудь увидеть.
Через некоторое время двери храма с грохотом закрылись. В темноте раздался голос Джонатана Уэйса.
— Все вместе:
Члены церкви подхватили мантру. Темнота, казалось, усиливала гул и ритм слов, но Робин, прежде чувствовавшая облегчение, когда ее голос сливался с сотней других голосов, теперь не испытывала ни эйфории, ни облегчения; страх продолжал жечь, как будто ей положили уголь под ребра.
— ... и стоп, — приказал Уэйс.
Снова наступила тишина. Затем Уэйс заговорил:
— Дайю, мой любимый Пророк, глашатай истин, вершитель справедливости, явись нам в святости. Благослови нас своим присутствием. Освети нам путь, чтобы мы могли ясно видеть другой мир.
Наступила тишина, никто не шевелился. Затем, отчетливо и громко, раздалось хихиканье маленькой девочки.
— Привет, папочка.
Робин, стоявшая на коленях с закрытыми глазами, открыла их. Вокруг было темно: Дайю не было видно.
— Ты явишься нам, дитя мое? — произнес голос Уэйса.
Снова пауза. Затем...
— Папа, я боюсь.
— Ты боишься, дитя мое? — спросил Уэйс. — Ты? Самая храбрая и самая лучшая из нас?
— Здесь что-то не так, папа. Пришли плохие люди.
— Мы знаем, что в мире есть зло, малышка. Поэтому мы и боремся.
— Внутри и снаружи, — произнес детский голос. — Борись внутри и снаружи.
— Что это значит, Дайю?
— Умный папочка и сам знает.
Снова тишина.
— Дайю, ты говоришь, что зло среди нас, внутри нашей церкви?
Ответа не последовало.
— Дайю, помоги мне. Что это значит — борись внутри и снаружи?
Детский голосок застонал от горя, крики и рыдания эхом отражались от стен храма.
— Дайю! Дайю, Благословенная, не плачь! — взмолился Уэйс со знакомой ноткой в голосе. — Малышка, я буду бороться за тебя!
Рыдания стихли. Снова наступила тишина.
— Приди к нам, Дайю, — сказал Уэйс с мольбой. — Покажи нам, что ты жива. Помоги нам искоренить зло внутри и снаружи.
Несколько секунд ничего не происходило. Затем в паре метров от пола перед Робин появилось слабое свечение, и она поняла, что стоит на коленях в первом ряду толпы, окружавшей пятиугольный крестильный бассейн, от которого исходил зеленоватый свет.
Теперь светящаяся вода поднялась вверх и приняла форму колокола, а внутри него медленно вращалась слегка размытая фигура безглазого ребенка в белом платье.
Раздалось несколько криков: Робин услышала крик девочки:
— Нет, нет, нет!
Вода опустилась, а вместе с ней пропала и страшная фигура. Через несколько секунд зеленоватая поверхность снова стала гладкой, но бассейн засветился еще ярче, так что на фигуры Джонатана и Мазу, стоявших на краю бассейна в их длинных белых одеждах, снизу падал свет.
Теперь заговорила Мазу:
— Я, давшая жизнь Утонувшему пророку, посвятила свою жизнь тому, чтобы почтить ее жертву. Когда она покидала этот мир, чтобы соединиться с Благословенным Божеством, она наделила дарами тех из нас, кому суждено было продолжить борьбу со злом на земле. По милости дочери я наделена даром божественного зрения, и ее Явление утверждает меня в исполнении моего долга. Среди нас есть те, кого Дайю испытает сегодня ночью. Им нечего бояться, если их сердца чисты, как ее... Я вызываю к бассейну Ровену Эллис.
Возгласы удивления и шепот пронеслись по стоящей на коленях толпе. Робин знала, что это произойдет, но, несмотря на это, ноги едва держали ее, когда она встала и пошла вперед.