— Но это не разозлило бы Дайю, — Уэйс усмехнулся. — Члены церкви могут свободно уходить. Мы никого не принуждаем. Ты, конечно, знаешь об этом?
Робин подумала, что он играет на камеру в углу, которая, по-видимому, улавливала и звук.
— Да, — ответила она, — полагаю, что так.
— Все, о чем мы просим, — это чтобы члены церкви не пытались манипулировать другими и не поступали жестоко по отношению к ним, — пояснил Уэйс.
— Не думаю, что я это делала, — сказала Робин.
— Нет? — переспросил Уэйс. — А как насчет Уилла Эденсора?
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — солгала Робин.
— После вашего визита в Домик для уединения, — сказал Уэйс, — он попросил ручку и бумагу, чтобы связаться с человеком, которого он называл своей матерью.
Робин собрала все силы и постаралась изобразить недоумение.
— Зачем? — спросила она.
— Это мы как раз у тебя и хотим... — резко начал Тайо, но его отец поднял руку, призывая его к молчанию.
— Тайо… дай ей ответить.
— О, — медленно произнесла Робин, как будто только что что-то вспомнила. — Я действительно сказала ему… о боже, — она пыталась выиграть время. — Я сказала ему, что думаю… вы будете сердиться, — сказала она, снова позволив себе расплакаться.
— Меня возмущает только несправедливость, Ровена, — тихо произнес Уэйс. — Если ты была несправедлива — к нам или к Уиллу, — ты будешь наказана, но соответственно своему преступлению. Как сказано в Книге перемен, наказания не должны налагаться несправедливо. Они должны быть ограничены объективной защитой от неоправданных крайностей.
— Я сказала Уиллу, — ответила Робин, — что я задалась вопросом, все ли наши письма передаются их адресатам.
Мазу издала тихое шипение. Бекка покачала головой.
— Ты знала, что Уилл подписал заявление об отказе общения со своей семьей? — спросил Уэйс.
— Нет, — ответила Робин.
— Некоторые члены церкви, такие как Уилл, добровольно подписывают заявление о том, что они больше не желают получать письма от тех, чьей живой собственностью они раньше были. Шаг пятый — отречение. В таких случаях церковь бережно хранит переписку, которую можно просмотреть в любое время, если прихожанин когда-либо пожелает ее увидеть. Уилл никогда не обращался с такой просьбой, и поэтому его письма хранятся в надежном месте.
— Я этого не знала, — призналась Робин.
— Так почему же ему вдруг захотелось написать своей матери после почти четырех лет отсутствия контактов?
— Я не знаю, — сказала Робин.
Она дрожала, остро ощущая прозрачность мокрой рясы. Возможно ли, что Уилл сохранил большую часть их разговора в секрете? У него, конечно, были причины скрывать, что у Робин есть фонарик, из-за потенциального наказания за то, что он не раскрыл это раньше. Возможно, он также не упомянул и о том, что она испытывала его веру?
— Ты уверена, что не сказала Уиллу в Домике для уединения ничего такого, что заставило бы его беспокоиться о женщине, которую он раньше называл матерью?
— Зачем мне было говорить о его матери? — в отчаянии спросила Робин. — Я... я сказала ему, что не думаю, что письмо от моей сестры было передано мне сразу же, как только оно пришло. Мне очень жаль, — Робин снова позволила себе расплакаться. — Я не знала о заявлениях об отказе от общения. — Услышанное объясняло, почему в кабинете Мазу было так много писем. — Мне очень жаль, правда жаль.
— Эта травма у тебя на лице, — указал Уэйс. — Как все произошло на самом деле?
— Уилл оттолкнул меня, — ответила Робин. — И я упала.
— Это выглядит так, как будто Уилл был зол. Почему он должен сердиться на тебя?
— Ему не понравилось, что я заговорила о письмах, — сказала Робин. — Казалось, он воспринял это очень близко к сердцу.
Последовало короткое молчание, во время которого глаза Джонатана встретились с глазами Мазу. Робин не осмелилась взглянуть на последнюю. Ей казалось, что она прочтет свою окончательную судьбу в прищуренных глазах Мазу.
Джонатан снова повернулся к Робин.
— Ты что-нибудь упоминала о смерти членов его семьи?
— Не о смерти, — солгала Робин. — Я сказала что-то вроде: «А что, если с кем-нибудь из них что-то случится?»
— Значит, ты продолжаешь рассматривать отношения в материалистических терминах? — спросил Уэйс.
— Я стараюсь этого не делать, — ответила Робин, — но это трудно.
— Эмили действительно заработала все деньги, которые были в ее коробке для пожертвований в конце вашей поездки в Норидж? — спросил Уэйс.
— Нет, — произнесла Робин после нескольких секунд паузы. — Я дала ей немного из коробки, которая стояла на нашем прилавке.
— Зачем?
— Мне было жаль ее, потому что у нее самой почти ничего не было. Она так плохо себя чувствовала, — в отчаянии сказала Робин.
— Значит, ты солгала Тайо? Ты исказила то, что произошло на самом деле?
— Я этого не де… Да, я так сделала, — покорно призналась Робин.
— Как мы можем верить всему, что ты говоришь, теперь, когда мы знаем, что ты готова лгать Главам церкви?
— Мне жаль, — и Робин снова расплакалась. — Я не думала, что это плохо — помогать ей… Мне жаль...