Неизбежная могила

Июньский день был жарким и безоблачным, и Бекка была одета в футболку с логотипом церкви вместо толстовки, в то время как рядовые члены продолжали носить свои толстые спортивные костюмы. Вдоль дорожки, ведущей к вагончикам, цвели полевые маки и маргаритки, и Робин почувствовала бы себя в приподнятом настроении, если бы прекрасная погода на ферме Чапмена не наводила ее на мысли о всех тех местах, где она оказалась бы с гораздо большей охотой. Даже центр Лондона, который нельзя было назвать самым комфортным местом в такую жару, теперь казался ей безмятежным. Вместо этого толстого спортивного костюма она могла бы надеть летнее платье, купить себе бутылку воды по своему собственному желанию, беспрепятственно отправиться куда угодно…

Когда они приблизились к вагончику, в котором обычно делали соломенных кукол, в группе раздалось испуганное бормотание. Столы были вынесли наружу, чтобы им не приходилось работать в душной мастерской, но их удивление относилось не к этой перестановке.

Рядом с вагончиком несколько членов церкви мастерили соломенного человека высотой не меньше трех с половиной метров. Судя по всему, он крепился к прочному проволочному каркасу, и теперь Робин поняла, что большая соломенная скульптура, над которой ранее трудилась Ван, была его головой.

— Мы делаем такую скульптуру каждый год в честь Явления Украденного пророка, — объяснила улыбающаяся Бекка группе, которая не могла оторвать взгляды от большого соломенного человека, рассаживаясь за столы. — Сам Пророк был одаренным мастером, так что…

Голос Бекки дрогнул. Эмили только что показалась из-за соломенной скульптуры с бечевкой в руках. Голова Эмили была свежевыбрита; как и Луизе, ей явно еще не разрешили отращивать волосы. Эмили бросила на Бекку холодный, вызывающий взгляд, прежде чем вернуться к работе.

— …поэтому мы прославляем его теми средствами, которые он выбрал для самовыражения, — закончила Бекка.

Когда вся группа автоматически потянулась к кучкам соломинок, Робин увидела, что ее товарищи перешли к изготовлению норфолкских фонариков, более сложных, чем те, которые она делала раньше. Поскольку никто не собирался ей помогать, она потянулась к ламинированной инструкции на столе, чтобы посмотреть, что ей нужно делать. Солнце палило ей в спину.

Бекка исчезла в мастерской и вернулась с экземпляром «Ответа» в кожаном переплете, который Мазу ранее читала, пока они работали. Убрав шелковую закладку, указывающую, где они остановились в прошлый раз, Бекка откашлялась и начала читать:

— Теперь я приближаюсь к той части моей личной истории веры, которая столь же ужасна, сколь и чудесна, столь же горестна, сколь и радостна. Позвольте мне сначала пояснить, что тем, кто живет в мире-пузыре, то, что я собираюсь поведать — или, по крайней мере, моя реакция на это и мое понимание этого, — вероятно, покажется непостижимым, даже шокирующим. Как, спросят они, смерть ребенка может быть чудесной и радостной? Я должен начать с описания Дайю. Материалисты назвали бы ее моей дочерью, хотя я все равно любил бы ее, не будь мы кровно связаны. С самого раннего детства было очевидно, что Дайю не требуется пробуждение. Она родилась проснувшейся, и ее метафизические способности были исключительными. Она могла одним взглядом усмирять разбушевавшийся домашний скот и безошибочно находить потерянные предметы, независимо от того, насколько далеко от нее они находились. Она не проявляла интереса к детским играм и игрушкам, но инстинктивно обращалась к Священным Писаниям, уже умея читать, хотя ее не учили, а также размышлять об истинах, на понимание которых у многих людей уходит целая жизнь.

— И она могла становиться невидимой, — произнес холодный голос рядом с огромным соломенным человеком.

Некоторые из группы взглянули на Эмили, но Бекка проигнорировала это вмешательство.