Неизбежная могила

— По мере того, как она росла, ее способности становились все более выдающимися. Идея о том, что четырех- или пятилетняя девочка может иметь такую степень духовного призвания, показалась бы мне бессмысленной, не будь я сам тому свидетелем. С каждым днем она становилась все мудрее, вновь и вновь доказывая свою чистую связь с Благословенным Божеством. Даже будучи ребенком, она во многом превосходила меня в понимании. Я потратил годы в попытках понять и обуздать свой собственный духовный дар. Дайю просто приняла свои способности как естественные, без какого-либо внутреннего конфликта и замешательства. Я оглядываюсь назад и удивляюсь, как мог я не понимать, какая судьба ее ждет, хотя она говорила мне об этом всего за несколько дней до конца своего земного пути. «Папа, мне пора отправиться к Благословенному Божеству, но не волнуйся, я вернусь». Я полагал, что она говорит о том состоянии, которого достигают чистые духом, когда ясно видят лик Божества, и которого я достиг сам посредством молитв, поста и медитации. Я знал, что Дайю, как и я, уже видела Божество и разговаривала с ним. Слово «отправиться» должно было меня предупредить, но я был слеп там, где она видела ясно. Инструментом, выбранным Божеством, стала молодая девушка, которая отвезла Дайю к темному морю, пока я спал. Дайю радостно пошла к горизонту до восхода солнца и исчезла из материального мира, а ее плотское тело растворилось в океане. Она была мертва, как называют это во внешнем мире. Мое отчаяние было безграничным. Прошли недели, прежде чем я понял, что именно поэтому она была послана нам. Разве она не говорила мне много раз: «Папа, я существую за пределами простой материи?» Ее послали научить нас всех, но особенно меня, тому, что единственная истина, единственная реальность — это дух. И когда я полностью это понял и смиренно сказал об этом Благословенному Божеству, Дайю вернулась. Да-да, она вернулась ко мне, я видел ее так ясно…

Эмили презрительно усмехнулась. Бекка захлопнула книгу и вскочила на ноги, а встревоженные изготовители соломенных кукол сделали вид, что ничего не замечают.

— Зайди сюда на минутку, Эмили, пожалуйста, — сказала Бекка сестре.

С дерзким выражением лица Эмили положила солому, которую привязывала к туловищу гигантской статуи, и последовала за Беккой в вагончик. Решив узнать, что происходит, Робин, знавшая, что в задней части мастерской есть небольшой передвижной туалет, пробормотала «Я в уборную» и покинула группу.

Все окна вагончика были открыты, несомненно, для того, чтобы в нем было достаточно прохладно для работы. Робин обошла здание, пока не скрылась из поля зрения других рабочих, затем прокралась к окну в задней части вагончика, через которое тихие голоса Бекки и Эмили были едва различимы.

— …не понимаю, в чем проблема, я же соглашалась с тобой.

— Почему ты смеялась?

— А как ты думаешь? Разве ты не помнишь, когда мы узнали Линь…

— Замолчи. Замолчи сейчас же.

— Хорошо, тогда я…

— Вернись. Вернись сюда. Почему ты заикнулась о невидимости?

— О, мне теперь разрешено говорить, так? Ну, это то, что произошло, по твоим словам. Это ты сказала мне, что я должна говорить.

— Это ложь. Если ты сейчас хочешь рассказать другую историю, давай, никто тебя не останавливает!

Эмили издала что-то среднее между вздохом и смехом.

— Ты грязная лицемерка.

— Говорит человек, который вернулся сюда, потому что ее ЭМ вышла из-под контроля!

— Моя ЭМ? Посмотри на себя! — сказала Эмили с презрением. — В этом месте больше ЭМ, чем в любом другом филиале ВГЦ.

— Ну, тебе ли не знать, тебя уже выгнали из большинства. Я думала, ты осознаешь, что висишь на волоске, Эмили.

— Кто сказал?

— Мазу. Тебе повезло, что ты не под Третьей Меткой после Бирмингема, но это все равно может произойти.

Робин услышала шаги и догадалась, что Бекка решила уйти на этой угрожающей ноте, но Эмили заговорила снова, теперь уже в отчаянии.

— Ты бы предпочла, чтобы я пошла тем же путем, что и Кевин, не так ли? Просто убила бы себя.

— Как ты смеешь говорить со мной о Кевине?

— Почему я не могу говорить о нем?

— Я знаю, что ты сделала, Эмили.

— Что я сделала?

— Ты говорила с Кевином для его книги.

— Что? — переспросила Эмили, будто уже ничего не понимая. — О чем ты?

— Та отвратительная комната, в которой он застрелился, была вся исписана, и на стене он написал мое имя и что-то о заговоре.

— Думаешь, Кевин стал бы разговаривать со мной после того, как мы…?

— Заткнись, ради бога, заткнись! Ты не заботишься ни о ком, кроме себя, не так ли? Ни о Папе Джее, ни о миссии…

— Если Кевин и знал что-то о тебе и заговоре, то не я ему рассказала. Но он всегда был со мной согласен в том, что ты кусок дерьма.

Робин не знала, что Бекка сделала дальше, но Эмили ахнула от боли.

— Ты должна есть овощи — сказала Бекка, ее угрожающий голос был неузнаваем в сравнении с тем радостным тоном, которым она обычно говорила. — Слышала меня? И ты будешь работать на огороде и получать от этого удовольствие, или я скажу Совету, что ты вступила в сговор с Кевином.