Ах, с умиротворённою душойпотягивать, потягиваясь, жидкийчай, ублажая нёбо, умывать —руками дня захватанные — рукиушедшим на покой Пилатом, в кресле,завещанном распропропрекрасной пра —родительницей,с Прустом на коленях —том в твёрдом переплёте — томный взглядпереводить за переплёт окна,где полдень стольмедлителен, сколь мысльоб избавленье,где снег в своём паденье несвободен,как фразы на страницах, шелестящихв такт чьим-то наверху шагам,в опочивальне, — ни смиренья нет, нирешительности в них,ни от тебяони не поспешают, ни к тебе, ине выдают ни страсти, ни презренья.Так и сидеть в ловушке тишиныискусственной, — и всё,и думать, разве,о том зерО, чем оказалась жизнь,удавшаяся, впрочем,все уловкиума пустить на то, чтоб заглушитьраскаянье и боль, воображая,что ты спасён.
(Пер. Вл. Гандельсман)
AMERIKA
Алексею СоболевуМы жили в доме —угол Wи Белмонт;тарабанил день —трень-брень —свой марш,покуда весь не вышел,и если оставалась теньещё в дому,то потому,что дажеона не стоила и мимоходной кражи…Или она хотела одногопоэта удивить,и если взгляд еговлажнел, и еслислеза выкатывалась из-под век,он бормотал: «дерьмо…»,сей человек.Был справа паркс дежурными своими голубямии изваяньем Данте.Скульпторисхаркался там кровью днями.Ежедневный харк…Но что ни ночь —он становился жертвойразличных воплощений Алигьери.Пока, пока —при вспышках трубок с крэком, —гробовых —у изголовья мёртвого — вигилий, —не приезжала скорая;Вергилийего сопровождал в девятый круг.Хозяин бормотал: всё хорошо,что хорошо кончается,каюк.