Такой и запомнилась эта ночь Иссе Александровичу. А потом настал день, и взошло безжалостное солнце. Жара, безводье, необозримость сыпучих, переметаемых с места на место, гибельных песков Гоби. Эту чудовищную необозримость предстояло преодолеть, пустыню предстояло промерить километрами — по сто в сутки — и выйти к Большому Хингану. И ведь преодолеваем, промериваем, невзирая на неимоверные трудности! И все больше отдаляется памятная ночь перехода границы.
Волнистые безбрежные пески. «Виллис» генерал-полковника Плиева обогнал колонну советской кавалерийской дивизии. Зной. Пыль. Сушь. Исса Александрович заметил: кавалерист в выгоревшей гимнастерке вяло клонится к шее коня, обхватывает ее — не удержался, упал наземь. На помощь бросились товарищи, приподняли. Плиев остановил машину, вылез. Подошел поближе:
— Ты ранен, сынок?
— Никак нет, — еле слышно прошептал молоденький, безусый солдат опухшими, истрескавшимися губами. — Что со мной, не пойму. Затмение какое-то, слабость...
— Возьми себя в руки, преодолей слабость, — сказал Плиев. — В бою советский солдат может упасть только мертвым!
Усилием воли кавалерист заставил себя встать на ноги. Стоял, шатаясь, боясь упасть. Тронул стремя, поправил, Плиев одобрительно сказал:
— Молодец, сынок! Ты поборол крайнюю усталость. Держись и дальше!
— Слушаюсь, товарищ командующий...
— Скоро будет вода... Японцы отравляют колодцы стрихнином, забивают трупами верблюдов. Мы копаем новые, но воды не находим... И все-таки она будет! И колодцы захватим, и самолетами подбросят, и реки скоро пойдут... Держись, солдат!
— Слушаюсь, товарищ командующий...
В эту фразу, повторенную дважды, безусый конник вложил столько взбадривающей самого себя надежды, что Плиев кивнул, похлопал его по спине. И, поборов жалость к юнцу, не окрепшему, не закаленному, которого мог забрать в машину, но не забрал: что за пример будет для остальных, все же устали, все на пределе, — Исса Александрович сел в «виллис», поехал вдоль колонны, не оглядываясь. Машину болтало и трясло так, что хватался за скобу, того и гляди вывалишься. Тряска прямо-таки выворачивала душу.
— Товарищ командующий, разрешите обратиться? — сказал шофер. — Как непонятно все ж таки устроен мир! Где холода, где жара, где воды — во, залейся, по горло, а где она на вес золота.
— Философ, — усмехнулся Плиев. — Господь бог так сотворил, точнее — натворил... А без шуток: я вот сейчас частенько вспоминаю родные края, Северный Кавказ. Горный воздух, цветущие сады, бурные потоки, водопады, бесчисленные родники... В тех родниках вода слаще меда!
— Меда в данный момент не хочется, — сказал шофер. — Хочется водички, аш-два-о...
— Будет. Только не тряси так, внутренности выворачиваешь.
— Такая дорожка, товарищ командующий, — философически ответил водитель.
Поздним вечером на привале Плиев встретил Цеденбала. Оба были пропыленные, усталые, осунувшиеся. На юге отдаленно погромыхивал бой, из-под полога палатки пробивалась свежесть. Плиев расстегнул ворот гимнастерки, глубоко вздохнул. Цеденбал сказал:
— Товарищ Плиев, я побывал в передовых монгольских частях. Высокий порыв! Стремятся не отстать от советских частей.
— Отставать нельзя, товарищ Цеденбал... Получен приказ командующего фронтом. Учитывая успех наступления конно-механизированной группы, маршал Малиновский требует еще больше увеличить темп.
— Выходит, сами напросились?
— Вообще весь Забайкальский фронт стремительно продвигается, я потом скажу об этом... Что касается нашей группы, то мы должны тринадцатого августа взять город Долоннор. Четырнадцатого — овладеть городом Чжанбей, затем — Калганским укрепрайоном. В последующем продвигаться на Жэхэ.
— При таких сроках темп продвижения придется увеличить!
— Думаю, нам по плечу... Подвижные механизированные группы уйдут вперед! А главные силы — за ними, во втором эшелоне... Надо упредить противника, раньше его выйти к горам, где местность удобна для обороны, и овладеть важнейшими пунктами Большого Хингана...
— Поэтому вперед и вперед?
— Именно... Теперь о действиях Забайкальского фронта... На всех операционных направлениях развиты исключительные темпы наступления. Под ударами фронта рушится тщательно подготовленная оборона. Японские армии — тридцатая, сорок четвертая полевые и четвертая отдельная, теряют связь и взаимодействие, в войсках противника нарастает паника. Успешно развертывается также наступление Первого и Второго Дальневосточных фронтов...